Подарок от Гумбольдта

Но объективность требовала посмотреть на нас со стороны. Многие могли видеть во мне старого развратника, который везет хорошенькую легкомысленную особу за границу, чтобы показать ей белый свет. Довершала картину предприимчивая и строгая мамаша, дававшая уроки испанского в коммерческом колледже на Стейт-стрит. Сеньора была не лишена обаяния и принадлежала к тому разряду людей, которые прекрасно чувствуют себя на Среднем Западе, поскольку иностранцы малость не в себе. Рената унаследовала красоту не от нее. Вообще, с биологической или эволюционной точки зрения Рената была само совершенство. Как леопард или породистая скаковая лошадь, она была «благородным животным» (смотри «Чувство прекрасного» Сантаяны). Ее таинственный отец (наши поездки в Европу и преследовали цель хоть что-нибудь разузнать о нем) был, по всей видимости, из тех силачей прежних времен, которые гнули толстые стальные прутья, тащили зубами железнодорожный вагон и лежа держали на спине двадцать человек. Словом, мощная фигура, подходящая в натурщики Родену. Что до сеньоры, я считал, что на самом деле она мадьярка, а не итальянка. Когда сеньора рассказывала какую-нибудь семейную историю, я словно видел, как она перебирается в Испанию с Балкан. Мне казалось, что я понимаю ее, и тому есть смешной резон. Я изучил ее, как мамину швейную машину. Десятилетним мальчишкой я разобрал «зингер» и собрал снова. Нажмешь, бывало, подножку из кованого железа, закрутится шкив, и вверх-вниз начинает ходить игла. Я отодвигал блестящую металлическую пластинку и рассматривал мелкие детали сложного устройства, слегка отдающего машинным маслом. Сеньора тоже состояла из мелких деталей и тоже отдавала машинным маслом, только в голове у нее не хватало каких-то частей. Все вроде бы в порядке: и катушка с ниткой, и игла ходит вверх-вниз, но ровного шва не получается.

Претензии сеньоры на здравомыслие выражались прежде всего в родительской предприимчивости. У нее было множество планов относительно Ренаты. Одни были грандиозны и рассчитаны на отдаленное будущее, другие – ближние, осуществимые практически не сегодня завтра. Сеньора положила немало трудов на воспитание Ренаты. Только на зубы дочери она потратила целое состояние. Зато и результат был великолепный. Большая честь увидеть, как Рената раскрывает свой хорошенький ротик. Когда она поддразнивала меня и заливалась звонким смехом, я умирал от восхищения. Когда у меня в детстве болели зубы (какое же темное, непросвещенное было время), единственное, что могла сделать моя мама, – это приложить к щеке горячую крышку с печки, завернутую в тряпье, или мешочек от табака, куда насыпала разогретую на сковородке гречневую крупу. С тех пор я преисполнен уважения к здоровым красивым зубам. Голос у Ренаты был высокий, несоразмерный с ее крупной фигурой. Когда она смеялась, казалось, проветривается все ее существо, вплоть до матки. Волосы Рената укладывала с помощью шелковых ленточек, обнажая на редкость грациозную шею, а ходила – Боже, как она ходила! Неудивительно, что сеньора не желала, несмотря на мой французский орден, «тратить» такое сокровище на меня. Но поскольку Рената была неравнодушна ко мне, почему бы не устроить общий дом? Сеньора была за. Ренате было под тридцать, с мужем она развелась и имела славного мальчугана. Звали его Роджер, и я очень привязался к нему. Старуха (как и Кантебиле – надо же!) уговаривала меня купить квартиру в кооперативном доме поближе к Северной стороне. Сама жить там она не собиралась. «Мне нужно уединение. У меня могут быть affaires de cceur»[15], – сказала она. Но Роджер должен жить в доме, где есть мужчина.

Мать и дочь вместе собирали сведения о громких свадьбах, сыгранных в брачный период, то есть с мая по декабрь, посылали мне газетные вырезки о мужьях, достигших пожилого возраста, и интервью, взятые у их подруг. За один год мир потерял Стейхена, Пикассо, Казальса, но Чарли Чаплин, сенатор Тирмонд и член Верховного суда Дуглас были еще живы. Из соответствующих колонок «Дейли ньюс» сеньора выписывала советы по сексу для стареющих. Джордж Суибл сказал:

– Знаешь, может, оно и к лучшему. Рената хочет угомониться, устроить свою жизнь. Она всякого повидала и решила, что с нее довольно. Словом, созрела она.

– Да уж, она не noli me tangerines, – сказал я.

– Это точно, не из недотрог. Кроме того, она быстрая, умеет готовить, разводит цветы, знает толк в безделушках. В квартире у нее всегда свет, из кухни тянет чем то вкусным и нееврейская музыка из приемника. Как она, дает соки, когда ты тискаешь ее? Извини, что я так, прямо, но иначе ты не поймешь. Держись подальше от пустых зануд. Не попадайся на крючок тем, кто говорит, будто интересуется высокими материями. Такие уж порядком попортили тебе жизнь. Еще одну умницу ты не выдержишь. Хочешь жить с Ренатой – живи на здоровье!