Поддельный шотландец. Дилогия (СИ)

   Переписывать документ было чрезвычайно нудно, тем более, что дела, о которых говорилось в бумагах, не требовали, как я скоро заметил, никакой спешки. И это скучное занятие было только предлогом, чтобы удержать меня от немедленного выезда в Эдинбург. Часа через два вернувшийся Генеральный прокурор заявил мне, что отправил с курьером распоряжение перевести Катриону из тюремной камеры к нему в особняк, где и разместить со всеми удобствами вплоть до его возвращения или следующего распоряжения. Поэтому мне ничего не оставалось только как подтвердить наши предыдущие договорённости.

   Вечером мы с Престонгрэнджем, в довольно многочисленном обществе молодых судейских, отправились на бал в аристократический квартал Глазго, где я с большой неохотой провел некоторое время среди удовольствий и дел высшего общества. Я был представлен самым важным гостям; вообще на меня обращали гораздо более внимания, чем мне бы этого хотелось. Надо сознаться, что всё, что я видел в жизни, наложило печать мрачности на мой характер. Я видел людей, из которых многие рождением или талантами были предназначены править; и у кого же из них оказались чистые руки? Я видел также эгоизм всяких Броунов и Миллеров и не мог действительно уважать их. Престонгрэндж в этих кругах был ещё лучше многих.

   Но особенно раздражало меня поведение группы молодых адвокатов, окружавших моего поручителя в поисках покровительства. Неожиданное внимание, которое Престонгрэндж проявил к никому не известному мальчишке, чрезвычайно удивило их, но не прошло и часа, как мне начали в глаза льстить и всячески подлизываться ко мне. Я получил даже прозвище, которое мне дали за глаза. Видя, в каких я хороших отношениях с прокурором, и будучи убеждёнными в том, что мне непременно предстоит высоко взлететь по карьерной лестнице, они воспользовались термином игры в гольф и назвали меня the tee'd ball*. Мне сказали, что я, по своей образованности и воспитанию, безусловно принадлежу к их обществу. Но один из этих молодчиков, тот самый худой адвокат, который был мне представлен в Хоуп-парке, порадовал меня известием, что в гарнизоне Эдинбурга у меня есть и другое прозвище, "Палач". И один из лейтенантов, друг покойного энсина, чрезвычайно желает со мной встретиться. Но вот то, что та злополучная дуэль прошла по всем правилам, никто не отрицает.

   Бал закончился далеко за полночь, так что и в эту ночь мне не удалось выспаться.

   Утром я разговорился с конюхом Гранта, Дойгом, который ухаживал за моим конём. Так как Дойг говорил с сильным акцептом, то и я, подражая ему, отвечал более простонародным языком, чем это было мне привычно, и не стеснялся материться. Тем более я был пристыжен, когда, после очередного такого пассажа, услышал позади себя женский голос, который продекламировал отрывок из баллады:

   Седлайте же мне вороного коня,

   Седлайте, седлайте скорее!

   Умчусь я на нем по прямому пути

   К девице, что всех мне милее!

   Когда я оглянулся, то увидел знакомую молодую леди, которая стояла передо мной, спрятав руки в складках своего дорожного платья, наверное надеясь смутить меня своим внезапным появлением. Но я не мог не заметить, что она, не смотря ни на что, смотрела на меня довольно благосклонно, поэтому не стушевался.

   --  Приветствую вас, мисс Грант,  -- сказал я, сдёргивая шляпу и вежливо поклонившись.

   --  И я вас тоже, мистер Дэвид, -- отвечала она, низко приседая в реверансе. -- Прошу вас, вспомните старую поговорку, что еда и месса с утра никогда не помешают. Мессу я не могу предложить вам, так как все мы тут добрые протестанты, но на еде настаиваю. Может случиться, что у меня найдется для вас нечто, из-за чего бы стоило остаться.

   --  Мисс Грант, -- сказал я, -- мне кажется, что я и так уже обязан вам настолько, что и за две жизни не верну этот долг.

   --  Должны мне? -- спросила она, и на её красивом лице появилась забавная гримаска, точно она старалась припомнить что-то важное.

   --  Если только я не ошибаюсь, -- продолжал я. -- Но у нас, во всяком случае, будет время поговорить об этом благодаря доброте вашего отца, который берёт меня в поездку с собой. Однако в настоящую минуту один дурак просит вас дать ему временную свободу.

   --  Вы даете себе нелестное название, -- сказала она.

   --  Мистер Дойг и я рады бы были и не такому под вашим остроумным пером, -- сказал я.

   --  Мне ещё раз приходится удивляться скромности всех мужчин, -- возразила она.  -- Но я не смею эгоистично задерживать вас, только ради того чтобы насладиться вашим обществом за завтраком -- продолжала она, отворяя дверь в дом, который снимал для себя её отец.

   На доброго быстро вскочил он коня,

   В ворота помчался скорее,

   Без отдыха ехал и всюду искал

   Девицу, что ему всех милее.