Поддельный шотландец. Дилогия (СИ)

   "В 1745 году бунтарский дух непокорных и нелояльных горцев вновь подвиг их на восстание, уже третье по счёту. Вы вместе с другими членами вашего клана организовали незаконное вооружённое объединение и сражались в нём до самого конца. На первых порах Божий промысел позволил вам добиться некоторого превосходства -- возможно, для того, чтобы у вас было время одуматься. Но кто способен проникнуть в помыслы Всемогущего? В конце концов небеса послали нам великого принца, сына нашего всемилостивейшего короля, который -- с отвагой, достойной его доблестных предков, и с удивительной мудростью -- одним решительным ударом пресёк все ваши преступные поползновения. Если бы вы добились успеха в том восстании, то сейчас бы правили со своими мятежниками, попирая законы нашей страны, свободы подданных и догматы протестантской религии. Вы могли бы вершить суд там, где сейчас судят вас. Мы, нынешние ваши судьи, могли бы стоять перед вами со склонённой выей и участвовать в жалкой пародии на истинное правосудие. О, как бы вы торжествовали! Вы бы сполна утолили свою жажду крови, мстительно уничтожая неугодных вам людей и целые кланы... Но всё вышло иначе. И сейчас, в течение того короткого времени, что вам осталось жить, вы можете сослужить великую службу своим друзьям и соседям. Вы обязаны предупредить их против тех порочных принципов и беззаконных поступков, которые привели вас к столь бесславному концу. И да смилостивится Господь над вашей душой! ".

   "Это действительно называется проговорился... нет, ну надо же, как точно он подметил в плане жалкой пародии на истинное правосудие", -- подумал я. Таково было и общее впечатление. Замечательно, как молодые адвокаты уже значительно позже ухватились за эту речь и насмехались над ней, и, кажется, не проходило ни одного обеда или ужина, чтобы кто-нибудь не произнес: "И тогда вы могли бы утолить свою жажду". В то время сложилось много песенок по этому поводу, которые теперь почти все забыты. Помню, что одна начиналась так:

   Чья же кровь вам нужна, чья вам кровь нужна?

   Рода ль какого, иль клана.

   Или Хайлэнда дикого сына?

   Чья вам кровь нужна, чья вам кровь нужна?

   Другая пелась на мой любимый мотив "Эйрльскнй замок" и начиналась словами:

   Однажды Арджайл в суде заседал.

   На обед ему Стюарта дали.

   Ещё в одной балладе говорилось:

   И, вскочив, стал опять герцог челядь ругать:

   "Оскорбленьем большим себе буду считать,

   Что за трапезой должен себя насыщать

   Кровью клана, который привык презирать".

   Джеймс, приговоренный к смерти, был погублен так же просто, как если бы герцог просто взял ружье и застрелил его. Это я, без сомнения, знал заранее, но другие не знали и были более моего поражены скандальными фактами, которые обнаружились во время разбора дела. Хуже всего был, конечно, этот герцогский выпад против правосудия. Но не менее откровенно прозвучали слова одного из присяжных-Кэмпбеллов, которыми тот прервал защитительную речь Кольстоуна: "Пожалуйста, сэр, говорите покороче, мы очень устали". Но некоторые из моих новых друзей-юристов были ещё более поражены нововведением, которое опозорило и даже сделало недействительным всё судебное разбирательство: одного свидетеля совсем не вызвали. Имя его, положим, было напечатано, и до сих пор его можно видеть на четвёртой странице списка: "Джеймс Драммонд, alias (иначе) МакГрегор, иначе Джеймс Мор, бывший арендатор в Инверонахиле". Предварительный допрос, как полагается, был снят с него письменно. Он вспомнил или выдумал -- прости ему бог! -- вещи, которые легли тяжелым обвинением на Джеймса Стюарта; ему же самому открыли двери тюрьмы. Было очень желательно довести его показания до сведения присяжных, не подвергая самого свидетеля опасности перекрёстного допроса. И способ, которым они были сообщены, удивил всех своей неожиданностью. Бумагу эту, как нечто любопытное, просто передавали на заседании из рук в руки. Она обошла скамью присяжных, произвела своё действие и опять исчезла, -- точно нечаянно затерявшись,  -- прежде чем достигла защитников подсудимого. Это посчитали предательским средством. Мысль, что тут было замешано имя Джеймса Мора, заставляла меня переживать за Катриону, которая так любила его и не подозревала о его истинной сущности.

   Джеймс же Глен держался молодцом, он с полным самообладанием выслушал всю эту гневную филиппику, а после вынесения смертного приговора произнес: