Поддельный шотландец. Дилогия (СИ)

Было, должно быть, около часа или двух ночи; месяц, как я уже говорил, скрылся; с запада внезапно подул довольно сильный ветер, гнавший тяжёлые на вид рваные тучи. Мы пустились в путь в такой темноте, о какой только может мечтать беглец; вскоре прошли через Пикарди и миновали мою старинную знакомую — виселицу с двумя незадачливыми грабителями. Немного далее мы увидели полезный для нас сигнал: огонёк в верхнем окне дома в Лохенде. Мы наудачу направились к нему и, потоптав кое-где жатву, спотыкаясь и падая в канавы, наконец очутились в болотистой пустоши, называемой Фиггат-Виис. Здесь, под кустом дрока, мы скоротали оставшееся время до утра.

Мы поднялись около пяти часов. Утро было прекрасное. Западный ветер продолжал сильно дуть и унёс все тучи по направлению к Европе. Алан после лёгкого завтрака и бутылки вина с лимоном и сахаром, которую я прихватил с собой из Эдинбурга специально для подобного случая, сидел и счастливо улыбался. С тех пор как мы расстались, я в первый раз видел моего друга и глядел на него с большой радостью. На нём был всё такой же широкий плащ, но — это было новостью — он надел вязаные гетры, достигавшие до колен. Без сомнения, они должны были изменить его привычный вид, но день обещал быть тёплым, и костюм его был немного не по сезону.

— Ну, Дэви, — сказал он, — разве сегодня выдалось не славное утро? Вот такой денёк, каким должны быть все летние дни! Это не то, что шляться по горам в дождь. Но всё же навевает воспоминания, не правда ли?

— Ты имеешь в виду то, как мы загорали на вершине скалы? — спросил я ехидно.

— Да, и упаси Господи от повторения того развлечения, — сказал он.

— А где же по-твоему сейчас могут быть наши преследователи? — спросил я.

— Бог их знает, — ответил он задумчиво. — Во всяком случае, нам придётся рискнуть. Вставай, Дэвид! Идём снова только вперёд, наудачу! Нам сегодня предстоит прекрасная прогулка, почти как в старые добрые времена.

Мы направились на восток, идя вдоль морского берега к тому месту, где подле устья Эска курятся соляные ямы. Утреннее солнце необыкновенно красиво сверкало на Артуровом стуле* и на зелёных Пентландских горах. Прелесть этого дня, казалось, только раздражала Алана.

— Я чувствую себя полным дураком, — говорил он, — покидая Шотландию в подобный превосходный денёк. Эта мысль никак не выходит у меня из головы. Мне, пожалуй, было бы приятнее остаться здесь и быть в конце-концов убитым или повешенным.

— Нет, нет, Алан, это тебе наверняка не понравилось бы, — сказал я.

— Не потому, что Франция плохая страна, — продолжил он, не слушая, — но всё-таки это не то. Она, может быть, и лучше многих других стран, но уж точно не лучше Шотландии. Я очень люблю Францию, когда нахожусь там, но я тоскую по шотландским тетеревам и по торфяному дыму.

— Если тебе больше не на что больше жаловаться, Алан, то это ещё не так важно, — сказал я.

— Мне вообще не пристало жаловаться на что бы то ни было, — ответил он, — после того как я вылез из петли и стал богат как король.

— Ты должно быть устал от бездействия за последние пару дней? — спросил я.

— Нельзя сказать, что именно устал, — отвечал он. — Я не из тех, кто легко падает духом от подобных пустяков, но я лучше чувствую когда у меня есть дело и небо над головой. Я похож на старого Блэка Дугласа: он больше любил слышать пение жаворонка, чем писк мыши. Вот и я больше люблю жить напряжённой жизнью, чем просто тихо сидеть и чего-то ждать.

— А что там на счёт твоих друзей-горцев, расположившихся в моём поместье, и Эйли? — спросил я.

Он кинул на меня странный взгляд.

— Знаешь, я хотел с тобой об этом поговорить, но не знал с чего начать, — сказал он. — Я не знаю точно, какие у тебя отношения со вдовой, но мне кажется, что она положила глаз на первого помощника капитана нашего брига, Джона МакЛоу — продолжал он, сочувственно положив мне руку на плечо, — она говорила, что он очень напоминает ей покойного мужа. Джон тоже от неё без ума и хотя пока ещё эта парочка держит расстояние, могу поклясться, что это ненадолго.

— Почему ты так считаешь? — спросил я.

— Я же не слепой, — они такие взгляды бросают друг на друга украдкой, что нетрудно всё понять. Иногда я даже завидовал им. И даже начинал от зависти сочинять песни.

— О чем? — спросил я, удивлённый извилистым полётом его мысли.

— Об оленях, о вереске, — сказал он, — о старых вождях, которых давно уже нет, о том, о чем вообще обычно поётся в наших песнях. Иногда я даже старался вообразить себе, что у меня есть флейта или волынка и я играю. Я играл в уме длинные арии, и мне казалось, что я играю их замечательно хорошо. Уверяю тебя, иногда я даже слышал, как фальшивил! Но главное то, что всё это для меня уже кончилось. Теперь тебе самому придётся с этим разбираться и что-то решать.

Затем он заставил меня снова рассказать о своих приключениях, которые опять выслушал сначала со всеми подробностями, чрезвычайно одобрительно и по временам уверяя меня, что я «странный, но очень храбрый малый».

— Так ты не испугался Саймона Фрэйзера? — спросил он затем.

— С чего бы! — воскликнул я.