Поделись своей любовью

— Любовь все исправит, Игорь Петрович! Давайте попозже об этом поговорим, а сейчас нужно работу работать, — выскользнула я из неудобного диалога.

Мы поднялись в операционную и стали готовиться.

Пришел анестезиолог Сергей Васильевич Любимцев, мой давний верный друг. Слишком красив для мужчины: серо-голубые глаза со стальным оттенком и бесконечной добротой в самой глубине. Конкретный, обязательный, преданный, честный, верный идеям и своему слову. Порой может прикинуться простаком и даже дурачком, когда испытывает к человеку неприязнь, но с друзьями искренний и достаточно открытый. За тех, кому дал внутреннюю клятву, стоит до последнего, а в случае чего старается смягчить удар. Он непростой человек, и это объяснимо, ведь трудно быть верным чему-то или кому-то до конца.

Наша дружба складывалась не один день. Слово за слово, дело за дело, и мы поняли, что сходимся во взглядах на жизнь, в отношении к работе. Моя и его первая основная позиция: жизнь в королевстве кривых зеркал не жизнь, а жалкое ее отражение; вторая: оставлять коллег в беде — недопустимое предательство. Вот такое полное совпадение философии и идеологии жизни.

Одно из главных моих достоинств, как считает коллега, — умение быть выше обстоятельств, найти выход из любой сложной ситуации: «Тебя невозможно забить по шляпку в обстоятельства!» Кстати, я полагаю, что женщина имеет право на ошибку и даже проигрыш. Про меня говорит так: «Качественный человек», «Она придумывает слова, значит, знает им цену».

Когда мои решения раздражают Сергея Васильевича, он позволяет себе резко высказываться. Я всегда прощаю некоторую горячность, несмотря на субординацию, потому что в итоге мы «два разных сапога, которые идут в одну сторону». Порой окружающие думают, что мы с коллегой читаем мысли друг друга, так у нас получается слаженно работать в экстренных ситуациях. На это я отвечаю: «Все возможно».

Вот такой мой друг — человек с глубоким подтекстом. Кстати, у него есть жена и дети, мы дружим семьями и минимум раз в месяц выбираемся вместе в какое-нибудь интересное место.

Видели мы в роддоме и других анестезиологов. Работал у нас короткое время такой Хуторков. Упрямый до невозможности. А это худшее качество для командной работы и причина врачебных ошибок.

На очередном моем дежурстве у пациентки после кесарева сечения стало падать давление, а Хуторков, никому ничего не сказав, начал вводить ей преднизолон. Давление вниз — он ей укол, оно опять вниз — он снова укол. Когда я пришла на обход, на мониторе светилось около восьмидесяти. Я увидела бледную женщину, которая не могла найти себе место в кровати, корчилась от сильной боли в животе. До него нельзя было дотронуться. К гадалке не ходи, именно так выглядит внутрибрюшное кровотечение.

— Когда стало падать давление?

— В карте все отмечено, около часа назад.

— Почему меня не позвали раньше?

— А на что звать? Давление снижается от анестезии.

— Вас не беспокоит, что женщина корчится от боли?

— Им всем болит после операции.

Разговаривать было бесполезно. Я быстро приставила ультразвуковой датчик, поняла, что не ошиблась, и стала объяснять пациентке, почему ей нужна повторная операция.

— Какая операция? — заорал Хуторков. — Я сейчас буду звонить главному врачу! Не делайте глупостей!

И таки позвонил. Она набрала меня:

— Ирина Павловна, что там у вас происходит?

Я ей все объяснила.

— Внутрибрюшное кровотечение, сгустки в брюшной полости по данным УЗИ, клинически — острый живот. Нужно оперировать и побыстрее.

— Ну идите с Богом. А что там анестезиолог артачится?

— Не знаю.

— Вижу, к вам нужно выезжать.

Ну и что, вы думаете, было в животе? Конечно, кровь. С маточной трубы после хирургической стерилизации слетела лигатура.

Приехавшая Наталья Ивановна увидела все своими глазами. Разбор полетов был качественный. Мало этому деятелю не показалось. Главный врач несколько раз его спрашивала: «Чего вам в роддоме не хватает, чтобы нормально работать?»

Для постановки диагноза нужен опыт врача, а нередко встречаются архисложные случаи.