Подельник века

– Назвал не только фамилию, но и имя-отчество. Вступил в несогласованные контакты с историческими деятелями. Обсуждал с ними работу службы.

– Это уже действительно серьезно, – констатировал четвертый.

– Да вы что, ребята?! Вы сейчас МЕНЯ обсуждать будете? А не его? Да вы понимаете, что он уже давно работает на партизан и сливает им все, о чем мы тут говорим?! Клянусь вам, все так и было. Какие хотите доказательства предоставлю, все покажу и расскажу!

– Пункт тридцать – предательство Службы эвакуации пропавших во времени, участие в оперативной деятельности партизан, переход на сторону врага, – подытожил Монахов, когда вышедшего из себя оппонента уже вязали коллеги.

А потом нажал какую-то кнопку, и запись диктофона остановилась.

– Вот для чего он нужен… – констатировала примирительная.

– Да вы не понимаете! Монахов – продажная шкура, такая же, как Двуреченский! Они стоят друг друга! Просто один был как бы на виду, а другой в тени! Я предоставлю какие угодно доказательства! Отправляйте меня в центр, я все-все им расскажу! – не унимался теперь уже бывший двойной агент.

– Если доживешь, – предположил пятый. Шестого в этот раз не было.

А труп Незнамова, Василия Васильевича, обнаружили уже утром в канаве у Патриарших. Горло мещанина 1890 года рождения было перерезано, лицо обезображено. На теле нашли минимум пять жестоких ножевых ранений. Свидетелей происшествия не было.

6

В Петербурге генерал от кавалерии Алексей Алексеевич Брусилов встретился с несколькими коллегами из Генерального штаба и даже заглянул на один великосветский прием. Во дворце графов Шереметевых на набережной Фонтанки, или в так называемом Фонтанном доме[24], проходило очередное заседание любителей погадать на судьбу Отечества. Брусилов относился ко всему этому уже не столь серьезно, как некоторые великосветские дамы, но продолжал по старой памяти посещать спиритические сеансы.

На этот раз с гастролями из родной Польши в Петербург приехал упомянутый уже медиум с зеленым лицом Ян Гузик. Свое выступление он проводил примерно по той же схеме, что и в Варшаве. Одним из отличий разве что было присутствие в рядах богемной великоросской публики Матвея Ивановича Скурихина. Казак ни от кого не скрывался. И даже наоборот – всем своим видом демонстрировал, что скрываться ему не от кого.

Парой фраз герой нескольких войн перекинулся и с Брусиловым. Причем генерал от кавалерии почтительно склонился перед низшим по званию, засвидетельствовав тому особое почтение.

– Матвей Иванович…

– Алексей Алексеевич.

– Как вы?

– Вашими молитвами.

– Слышал, вы теперь тоже участвуете в охране государя?

– Понемногу, все мы делаем одно дело.

– Вот уж действительно. И окажись злонамеренные в руках ваших казаков, боюсь, останутся от них только рожки да ножки, – пошутил Брусилов.

– Боюсь, что так… А вы здесь как? – Казак предпочел сменить тему.

– По той же причине. Беспокоюсь за судьбу царя и Отечества… Слышал, Гузик напророчил нам всем эру благолепия и процветания?

– Его бы устами, его бы устами… Однако в прошлый раз он нагадал мне, что зарубцуется шрам… – Казак потер место ранения на щеке, которое по-прежнему чесалось.

И оба служивых немного посмеялись.

– Но в одном он прав, – заключил атаман. – Ни одна пуля меня не берет… Король крестей вкупе с тузом пик не дают мне почить раньше времени!

Брусилов деликатно улыбнулся. Тогда как Казак рассмеялся в голос.

7

Казак был настолько уверен в своей неприкосновенности, что начал появляться на людях, где только возможно. К примеру, на смотре частей в рамках подготовки Романовских торжеств. Уже в Москве, на Ходынке, где около двух тысяч пеших и конных отрабатывали строевой шаг и ответ государю императору, после того как тот поздоровается с воинами:

– Братцы, спасибо вам за славный парад!

– Ра-ды ста-рать-ся, Ва-ше Им-пе-ра-тор-ское Ве-личе-ство!

Взгляд полковника Скурихина с трибуны с высокопоставленными офицерами пересекся… со взглядом Ратманова, стоящего внизу среди младшего полицейского состава.

– Это не Казак там? – Георгий кивнул в сторону человека со шрамом, который и не думал бежать или хотя бы сменить внешность.

– Запорожский… – отшутился Двуреченский.

– И это нормально?

В ответ чиновник для поручений лишь многозначительно взглянул на Жору и снова отвернулся.

– Он меня чуть не убил в прошлый раз! Да что меня, нас чуть не убил! – не смог сразу успокоиться Георгий.

– Говори на полтона тише, – процедил Викентий Саввич сквозь зубы. – А если что-то не нравится, сам подойди к герою четырех войн и обладателю полдюжины высших орденов Российской империи. И не забудь поздороваться с командующим Московским военным округом и генерал-губернатором, стоящими на той же трибуне…

– Как мне все это… – недосказал Ратманов, в ту же секунду осознав, что от него все равно ничего не зависит. – Кстати, а где Монахов?

– Заболел.

Двуреченский даже улыбался. А Казак так и вовсе – демонстрировал все свои зубы, в том числе один золотой. И когда его взгляд вновь упал на бывшего «начальника штаба» банды, Жоре стало не по себе: показалось, что могущественный атаман все помнит и все еще опасен…