Подъем Испанской империи. Реки золота

Колумб сделал новые выводы о размере Земли и сравнил ее с грецким орехом, оболочка которого – море. Конечно же, он вел беседы, и его, наверное, даже слушали. Предположительно он присутствовал в декабре 1496 года на церемонии, когда папа Александр пожаловал Фердинанду и Изабелле титул «Католических королей», Los Reyes Catуlicos: это взбесило короля Франции Карла, который носил титул «христианнейшего короля». Этот жест был вызван последствиями войны в Гранаде – но также и намерением этих двоих послать армию в Неаполь, дабы помочь папе в войне с Францией (так Александр VI понимал высадку Эль Гран Капитана и его людей в мае 1495 года){662}. Такого формального титула они не получили за покровительство Колумбу в Новом Свете.

Вероятно, в начале 1497 года Колумб участвовал в праздновании по поводу прибытия в Испанию «столь желанной эрцгерцогини Маргариты» (слова Мартира), семнадцатилетней дочери императора Максимилиана, которая предназначалась в жены инфанту, – венец династической политики монархов, дополнявший брак их дочери Хуаны и брата Маргариты Филиппа. «Белоснежные шеи королевы и ее дам отягчали драгоценности», – писал Петер Мартир в том же возвышенном стиле, что и Колумб при описании ландшафта Карибских островов{663}.

Колумб также был свидетелем горя, охватившего двор после смерти инфанта Хуана в октябре того же года в Саламанке на руках у отца, что покончило не только с блистательным малым двором Альмасана, собранным за год до того фраем Диего де Деса, но и со старинным королевским родом Испании{664}. Законного наследника мужского пола в династии Трастамара не осталось, и казалось, что трон, вне сомнения, перейдет к Габсбургам по линии инфанты Хуаны. Сегодня мы можем увидеть изысканное надгробие «надежды всей Испании» в доминиканском монастыре Святого Фомы в Авиле, сделанное флорентийцем Фанчелли – это был его первый большой заказ, – и можем представить себе весь ужас события.

Ни Фердинанд, ни Изабелла так и не оправились от горя, которое вскоре усугубилось смертью в следующем 1498 году их старшей дочери Изабеллы, королевы Португалии, а затем ее маленького сына – инфанта Мигеля (в 1500 году).

После смерти инфанта монархи отправились в епископский дворец Гвадалахары к кардиналу Хименесу де Сиснеросу, где жили буквально в изоляции до апреля 1498 года. Именно в это время Сиснерос, хотя и занятый организацией нового университета в Алькале (университет Комплутенсе){665}, получил де-факто пост главного министра Короны. Можно предположить, что его молитвы утешали государей. Или же их больше утешали строки, написанные Хорхе Манрике на смерть его отца:

Пап, императоров
И князей церкви
Смерть забирает,
Как и бедных пастухов.
[…]
Наши жизни – лишь реки,
Которые вливаются
В море смерти.
Туда же путь и королям{666}

.

Семейство Габсбургов всегда утверждало, что принц умер, переусердствовав в занятиях любовью с Маргаритой. Другая версия гласит, что он наелся несвежего салата в Саламанке{667}.

Членам двора инфанта, конечно, пришлось искать новое место. Друг Колумба, доктор Деса, стал епископом Саламанки, а затем архиепископом Севильи, затем на него пролились и другие почести. Младшие братья Колумба, Диего и Фернандо, сыновья адмирала[15], которые служили при инфанте пажами, стали домочадцами королевы. Большинство остальных придворных инфанта сделали успешную карьеру – кто в Индиях, пользуясь опытом службы при инфанте до конца своих дней, как Кристобаль де Куэльяр, казначей инфанта. Он часто говаривал, как на Кубе, так и в Кастилии, что ужасные события в Альмасане «были для него все равно что раз или два низвергнуться в ад»{668}.

Той же осенью Пералонсо Ниньо вернулся в Испанию с Эспаньолы. Ходили слухи, что он привез еще золота, но оказалось, что весь его груз состоит из рабов, присланных Бартоломео Колоном, а также из некоторого количества дерева бразил[16]. Более трехсот рабов он передал Николасу Кабреро, севильскому купцу{669}. Пералонсо Ниньо привез мало новостей с Эспаньолы – разве что известие о том, что Бартоломео Колон предал смерти несколько человек касика Гуарионекса за то, что они сожгли несколько христианских образов{670}.

Колумб по-прежнему пытался организовать новое плавание, уже третье. Он получил финансирование от Короны в размере шести миллионов мараведи, но ему этого показалось мало. Разве не потратили монархи шесть миллионов на оборону Перпиньяна от французов? Колумбу также теперь было трудно набирать добровольцев для своего плавания. Слишком много мрачных историй рассказывали о суровой жизни в Индиях. Те, кто бывал на Эспаньоле, создали ей недобрую славу: как говорил историк Овьедо, «они были цвета золота, но без его блеска»{671}.