Подъем (СИ)

— Заметь, тебя постоянно кто-то опережает. Ты ведь за две недели, так и не нашла свободной минутки, чтобы рассказать, как твой бывший муж тебя подвез, — я сбрасываю с пиджак, морщась от ноющей боли в запястье, и теперь наблюдаю за сменой эмоций на лице супруги.

— Да это глупость! Какая разница с кем я приехала?

— Большая. Или я теперь могу смело подвозить своих сотрудниц? Или бывших любовниц?

— Ты мне не доверяешь, ведь так? Считаешь, что я способна на предательство? Что ты молчишь? — явно балансируя на грани, она с трудом сдерживает слезы, пока я, пялясь в пол, допиваю свой коньяк. — И что же мне делать, Сергей? Вычеркнуть его из Семкиной жизни? Увезти на край света и пресечь их общение?

— Я лишь просил прекратить ваши встречи.

— Ты говоришь так, словно я провожу рядом с ним все свое свободное время!

— А я уже и не знаю! — встаю, засунув руки в карманы, и говорю слишком громко, отчего она вздрагивает и неуверенно потирает оголенные плечи. — Не знаю, чем ты занимаешься. Не знаю с кем видишься. Ведь ты у нас независимая, не считаешь нужным делиться со мной подобным!

— И что дальше? Что будет дальше, если ты так на все реагируешь? Будем из раза в раз устраивать мордобой, а потом с пеной у рта доказывать свою правоту? Он мне не нужен! — подойдя ближе, она вцепляется в мою рубашку, словно разговаривает с умалишенным, до которого никак не может достучаться. — Я ведь с тобой! И я счастлива, так как никогда в своей жизни. Да, я его любила. Да, я прожила с ним девять лет и родила ему сына. И отмотай время назад, я все равно села бы в его машину, и плевать, что в конце мне пришлось страдать. Потому что в итоге я бы встретила тебя, Сергей!

Я касаюсь своими пальцами ее нежной щеки, неспешно вытираю соленую дорожку, оставившую влажный след на разрумянившейся коже, и с шумом выпускаю воздух, устыдившись своей несдержанности. Она впервые плачет из-за меня: смотрит не мигая, до боли закусив губу, и все так же не выпускает ткань из побелевших от напряжения рук.

— Так нельзя, ты не понимаешь?

— Я по-другому не умею, — качая своей головой, говорю откровенно, не удивляясь, что от моих слов ее подбородок лишь сильнее начинает дрожать. Сказать, что постараюсь не допускать подобного впредь? Поклясться, что никогда не упрекну ее, если узнаю, что он вновь появился на пороге? Я ревную! Ревную эту хрупкую женщину, отказывающуюся понять, что мирится с незримым присутствием третьего, выше моих физических и душевных сил.

Я не держу ее, когда она обиженно, словно ребенок, столкнувшийся с несправедливостью, размазывает по лицу тушь, убирает мою руку со своего плеча и поправив материю на моей груди, выходит из гостиной, беззвучно удаляясь в спальню. Я возвращаюсь в кресло, но больше не притрагиваюсь к спиртному, откинув голову на мягкую спинку. Последняя мысль, мелькнувшая в моем сознании перед тем, как я окончательно проваливаюсь в сон, откинув голову на мягкую спинку, проста и вполне предсказуема: чтобы она ни решила, анализируя мой поступок, она обречена терпеть меня до конца своих дней, ибо я никогда не смогу отпустить женщину, ставшую для всем, без чего жизнь уже никогда не станет прежней…

У человеческой подлости много личин. Неважно, как и в чьем обличье она пробралась в вашу жизнь, результат всегда будет разрушительным, и вам все равно придётся бороться с последствиями в одиночку. Могу ли я винить свою свекровь за неуемное желание очернить меня в глазах мужа? Нет, определенно нет. Если говорить откровенно, отбросив в сторону мое знание и твердую убежденность, что я ни единым словом не поставила под сомнение свою верность и чувства к Сергею, отчетливо расставив приоритеты в разговоре с Медведевым, осуждать мать, узревшую меня в компании с другим, я не имею права. Скорее я осознаю, что причиной для нашей ссоры была вовсе не Светлана Викторовна, а моя неспособность вовремя делиться с любимым супругом тем, что он считает важным. Имей я возможность отмотать пленку назад, я бы никогда не села на пассажирское кресло черного внедорожника…

— Я так больше не могу, — хлопнув ладонью по столешнице, недовольно выдает Иванова, начиная щелкать пальцами перед моим лицом. — Ты здесь? Вернись на Землю, пожалуйста!

— Я все слышу. Но ничего не соображаю, — честно признаюсь, отодвигая в сторону разложенные передо мной листы.

— Видишь? — направляя в меня указательный палец, подруга морщит свой лоб. — Это черная неблагодарность, Мария Михайловна. Когда ты стояла на пороге новых свершений, я честно выслушивала, где, как и когда ты собираешься открывать свое дело!

— Знаю, знаю! И мне, правда, стыдно. Но в голове полнейший бардак…

— Хочешь, я лично отверну ему голову?

— Сереже?

— Андрею, — закатывая глаза, женщина качает головой, сетуя на мое тугоумие. — Нужно послать его далеко и надолго, пока он во второй раз не испортил твою жизнь. Вот скажи мне, почему всех униженных и оскорбленных тянет к тебе, как магнитом?

— Не знаю, Свет, — теперь моя очередь поднимать свой взор к потолку. — Да и дело не столько в нем, сколько в самом Сергее. Он обезумел. Сошел с ума на почве ревности…