Подъем

— Я когда тебя увидела, думала, вот бы и мне так. Я позавидовала твоей жене, женщине, ради которой ты завалил мой телефон сообщениями, желая купить понравившуюся ей картину. Ты был такой… Такой уверенный, что ли, непоколебимый. Так серьезно рассуждал на тему верности, что мне отчаянно захотелось узнать, каково это, когда тебя так любят. А, знаешь, что самое смешное? — она ухмыляется, не замечая, как тлеющий уголек осыпает серые хлопья на подол ее домашнего платья, торчащего из-под приоткрывшего ногу халата, — ты ведь и не любил ее никогда…

— Неправда, — отчего-то считаю нужным заступиться за свои прошлые отношения.

— Нет, Андрей, — качая головой, она не спешит со мной соглашаться. — Ты любил ту жизнь, которую она для тебя создала: любил приходить в уютную квартиру, любил считать себя порядочным, любил эту иллюзию счастливого брака. Не появилась бы я, вы бы все равно разбежались. Ты бы нашел себе кого-нибудь, может, чуть позже. Или Маша, с возрастом поняла, что ничего не получает взамен.

— Я не стану тебе ничего доказывать.

— И не надо, — ухмыльнувшись, она качает головой, закусив нижнюю губу, а после минутного молчания продолжает. — Когда я увидела Сергея Титова, я поняла, что все твои слова о жизненных ценностях и морали, которыми ты так долго прикрывался, не делая шаг, который был неизбежен, всего лишь фарс. Вот уж образец идеального мужа. Ему и говорить ничего не надо, чтобы убедить человека в своей верности, это у него на лбу крупными буквами выбито. В его взгляде, повадках… Думаешь, ему нужна папина фирма? Брось, он просто пытается себя убедить, что вовсе не карает обидчиков, а пытается приумножить состояние… Небо и земля, Андрей. Можешь порадоваться за бывшую, ей повезло узнать, что значит быть рядом с достойным человеком…

— Ты бредишь, Рит…

— Нет, — вновь качает своей головой, устало прикрывая веки. — Я просто устала, Андрей…

Я поднимаюсь, чувствуя, как на моем лице поселяется гримаса отвращения и, ополоснув лицо прохладной водой, опираюсь руками на раковину, посылая ухмылку собственному отражению.

— Заберу вещи завтра. Меня ждет ребенок.

Я пуст. Выпит до дна той, для кого когда-то был готов достать звезду с ночного неба. Не находя в себе сил на переодевание, я медленно бреду в прихожую, и, присев, начинаю обуваться. Марго появляется в дверном проеме, внимательно следя за моими действиями, и это, как дежавю… Все это уже было когда-то: тот же тяжелый молчаливый взгляд, мои неторопливые сборы, разве что только женщина, стоящая рядом, вряд ли скована болью и осознанием неотвратимости перемен…

— Что будем делать с квартирой? Знаю, что так и не расписались…

— Забирай, — прерываю ее болтовню, не давая ей возможности договорить.

— Андрей… — она подходит ближе, касается моей щеки, пытаясь что-то разглядеть в моих глазах, но я отворачиваюсь, не позволяя ей запечатлеть на моих губах поцелуй. Рита одергивает руку, высокомерно приподнимая бровь, а я беру с полки ключи и, не дожидаясь лифта, спускаюсь вниз, делая глубокий вдох свежего воздуха.

* * *

Я резко торможу у трехэтажного здания, где располагается спортивный лагерь, и бью кулаком по рулю, оглашая округу резко прервавшимся автомобильным сигналом. Меня трясет от злости на Риту, на себя и стремительно утекающее, как песок сквозь пальцы, время. Я опоздал. На три часа. Заставил влюбленного мальчишку, всю неделю отсчитывающего минуты перед встречей с подружкой, ждать, пока я разберусь с Марго, не отвечая на его звонки. Показав охраннику паспорт, я ожидаю, пока он пропустит меня в коридор, и, пройдя через турникет, стремительно мчусь к кабинету директора, рядом с которым, повесив голову, сидит мой сын, чьи ожидания я вновь не сумел оправдать. Рукава моей рубашки, закатанные кверху, еще влажные, и на светлой ткани хорошо различимы мокрые пятна. Набрав воздуха в грудь, я уверенно подхожу к Семену, который открывает глаза, заслышав мое приближение.

— Привет, — остановившись в двух шагах от парня, я засовываю руки в карманы, кожей ощущая, как наэлектризовался воздух вокруг нас. Он вновь закрывает веки, упираясь затылком в стену, но ничего не говорит, кусая нижнюю губу, отчего та уже заметно раскраснелась.

— Я опоздал, прости, — присаживаюсь рядом, и не подаю вида, что заметил, как сын отодвинулся, когда наши ноги соприкоснулись. — Еще ведь не поздно? Давай, я поговорю с заведующей и поедем прямо сейчас? Позвони своей Милане…

Я встаю, но Сема коротко бросает: “Не надо”, и я вновь сажусь, обхватывая голову руками.

— Сын, прости! Перенесем на завтра и поедем, куда захотите: концерт, хоккейный матч, футбол…

— Я же сказал, не надо! — резко вставая, Семен сжимает пальцы в кулаки, и по его взгляду я понимаю, что расстояние между нами теперь ни за что не перешагнуть. — Уезжай!

— Сем!

— Так всегда, пап! Ты всегда опаздываешь! Я же не настолько важен, как твои автосервисы!

— Не говори так…