Подъем

Я забираю букет, не замечая ни его красоты, ни исходящего от лепестков аромата, и откладываю его на обувную полку, ни чуть не беспокоясь о том, что стоящие на ней ботинки Павла Степановича испачканы песком и грозят испортить гофрированную бумагу.

— Отлично… — потирая глаза своими немного дрожащими пальцами, подвожу я итог, с трудом сдерживая ярость. — Просто великолепно!

— Маш…

— Молчи, ладно? Ни слова не говори, — пресекая его попытку отбелить лучшего друга, выставляю перед собой ладонь. — Для его поступка вряд ли существует оправдание!

* * *

Семен забрался с ногами на бабушкину кровать, и положив под свою щеку ладошку, молчаливо наблюдает за суетящимся на постели щенком. Его слегка припухшие глаза и красные пятна на щечках подтверждают мои самые страшные опасения. В свой день рождения мой ребенок горько плакал, болезненно переживая предательство родного отца, не посчитавшего нужным заранее поставить меня в известность о перемене в своих планах. Не знаю, сумела бы я хоть немного сгладить эффект, подготовить ребенка к тому, что его главное желание сегодня не сбудется, но киньте в меня камнем, если заставлять малыша томиться в ожидании, чтобы потом разбить его надежды на сотни мельчайших осколков — не самое низкое действо, на которое, вообще, может быть способен человек.

— Как думаешь? Что это за порода? — заметив мое появление, слабо интересуется Сема, подтягивая к груди коленки. Я устраиваюсь рядом, наблюдая за маленьким комком, с опаской переводящего свой взгляд из стороны в сторону и легонько касаюсь его за ушком.

— Золотистый ретривер, — стараясь не думать над тем, что предпочла бы наблюдать, как по моему паркету разгуливает пекинес или шпиц, отвечаю я сыну. — Не передумал называть его Тотошкой?

— Ни какой он не Тотошка, — слабо улыбается мальчишка.

— Тогда, может быть Персик? — на что Семен лишь отрицательно качает головой. — Арчи?

— Пусть будет Дюк?

— Как скажешь, это ведь твой пес, — погладив Семена по голове, и не думаю спорить.

— Мам?

— Что?

— Он больше меня не любит? — спрашивает еле слышно, будто боится, что я кивну головой, подтверждая его самые страшны предположения.

— Любит, просто порою, как бы нам ни хотелось поступать правильно, мы совершаем ошибки. Обижаем самых дорогих нам людей не задумываясь, насколько можем их ранить, не сдержав свое обещание, — как бы я ни хотела высказать сыну все, что думаю на самом деле, не могу ему позволить окончательно разочароваться в отце.

— Разве взрослые могут ошибаться?

— Могут, Семка… Папа немного запутался и очень скоро он сам поймет, что был неправ, — дай бог, чтобы прозрение настигло Медведева как можно скорее, иначе запаса моих сил надолго не хватит. Мы тихо лежим, воззрившись на нового члена семьи, когда мой телефон начинает вибрировать, сообщая, что Андрей все же выкроил время, чтобы поздравить своего наследника, но я неуверена, что смогу спокойно в который раз войти в положение своего бывшего.

— Мама, — касаясь моей руки, обращается ко мне сын, опережая меня с ответом. — Скажи, что мы с дедушкой ушли в парк.

Я с уважением отношусь к его просьбе и покидаю комнату, плотно прикрывая дверь.

— Прости, — голос вымученный, с небольшой хрипотцой. — Позовешь его к телефону?

— Нет, — отчего-то не нахожу в себе сил срываться на крик и поливать его оскорблениями, и говорю так спокойно, что и сама удивляюсь своей выдержке.

— Маш, я очень хотел приехать. Это форс-мажор. Как только все проясниться, я прилечу первым же рейсом. Дай мне, пожалуйста, с ним поговорить.

— Нет, Андрей, — качаю своей головой, словно он может видеть меня в эту секунду. — И не потому, что я не хочу… Он отказывается с тобой говорить, просил соврать, что ушел с твоим отцом в парк.

— Черт, — с отчетливо слышимым звуком глухого удара, цедит сквозь зубы когда-то любимый мной мужчина. — Я приеду, завтра…

— Не стоит. Ни завтра, ни когда бы то ни было… Он маленький мальчик, с самого утра в нетерпении шагающий по дому из угла в угол. Он ведь немногого просил. Лучше исчезни сейчас, уйди, пока, наконец, не сумеешь правильно расставить свои жизненные приоритеты. Не нужно давать обещаний, чтобы завтра вновь заставить его страдать, потому что обстоятельства оказались выше тебя…

— Маш, я…

— И не надо оправдываться. Я сыта по горло, твоими вечными отговорками. Даже если бы на землю упал метеорит, отменили все самолеты или твой поезд сошел с рельсов, ты должен был идти пешком, лишь бы порадовать сына в такой день! Потому что именно так поступают любящие родители. Сегодня у тебя есть Рита, есть твой бизнес и новые родственники, но если ты полагаешь, что оставшись один, сумеешь вернуть Семена в свою жизнь, то ты глубоко заблуждаешься. И я хочу, чтобы каждый день, ты жил с осознанием, что в собственный день рождения твой сын проплакал не потому, что кто-то посмел его обидеть, а потому, что сегодня ты собственноручно заставил его усомниться в твоей любви.