Подержанные души

У него не было полномочий вставлять канюли ей в ноздри и включать кислород, но он так делал уже не раз, если ей становилось трудно, – как делал и много всякого другого, на что у него не было полномочий. Ведро свое он закатил в угол, обмакнул швабру в воду, затем навалился на отжим, пока тряпка не сделалась почти сухой. Когда он довез тряпку по полу до угла, вся палата наполнилась запахом лимонного антисептика, но его все равно перебивал кислотный дух ее отказывающих внутренних органов. Хелен провела в хосписе уже полгода – дольше прочих пациентов. Он к ней привязался, и ему было грустно, что ее время близится к концу. Разговаривать по-французски с ней – такой любезности он большинству пациентов не оказывал, хотя старался и сделать для каждого что-нибудь деятельно хорошее, каждый день, пусть даже осведомиться о внуках, сменить канал в телевизоре или спеть им тихонько, пока засыпают.

Все они отойдут, и он будет горевать по каждому, пусть даже он тот, кто просто моет полы, собирает стирку, опорожняет мусорные ведра. С каждым он ежедневно здоровался, были они в сознании или же нет, а по вечерам прощался – вдруг ночью они умрут, а он не скажет им “до свиданья”. Но Хелен тревожила его больше прочих. Ее имя не появилось у него в ежедневнике, и он не видел вокруг нее никакого предмета, который светился бы красным. По ее симптомам он мог определить, что осталось лишь несколько дней для изъятия ее сосуда души, а домой к ней ему идти не хотелось – и такое порой он вынужден был проделывать. Он не желал видеть ту жизнь, какую она покинула, – шикарную, полную и пышную; это он знал, потому что она сама ему это рассказала, а то, что она оставляет по себе, ему видеть не хотелось, потому что опечалится он от этого еще больше.

Он промыл пол от стены до ее кровати, затем провел шваброй под кроватью и по каким-то очень добротным итальянским ботинкам. По другую сторону кровати стоял подтянутый, хорошо одетый латинос. Он оглядывал комнату с некоторым волнением – и при этом пытался смотреть как бы вокруг Батиста, а не на него.

– Вы кто такой? – спросил Батист, и человек в приличном костюме отпрыгнул так, словно столкнулся с забором под током вокруг кровати Хелен.

– Санта-Мария! – произнес он. Потом быстро оглянулся, как будто что-то могло за ним следить. Наконец посмотрел прямо на Батиста. – Вам меня видно?

Батист улыбнулся.

– Да, а вот мадам Элен – нет.

– Я слепая, – сказала Хелен.

– Вы что, совсем дурачок? Поздоровайтесь с мадам, – произнес Батист.

Чарли расхаживал по гостиной буддистского центра “Три драгоценности”, и когти у него на утиных лапах время от времени цеплялись за персидский ковер, от чего Одри старалась не ежиться. К материальным вещам она не привязывалась, но это был приятный ковер.

– Говорю тебе, Одри, у них будто белочка.

– Правда? Белочка? Кто бы мог подумать?

– Нет, я не в этом смысле. Да, в этом, но я вот что пытаюсь сказать – Беличий Народец ведет себя так, будто у них белая горячка, пусть и не вполне еще жрут грязь, хотя и этого немного есть. Ладно, хорошо, они превратились в чокнутых грязежоров. Ну вот, я это сказал.

– Так они не помогут нам найти ни Торговцев Смертью, ни пропавшие сосуды души?

– Я ходил у них спрашивать, а они… – Чарли на миг задумался, хочется ли ему рассказывать о том, что именно он видел, – как будто он вообще понимал, что именно он видел. – Послушай, они, конечно, мои друзья, но Беличий Народец сбрендил.

– Мы предпочитаем называться “Народ Белки”, – произнес мясоед-бобер Боб, выступая из-за мусорного ведра в кладовке дворецкого, и прошествовал в гостиную, опираясь на свою виложку, как на посох. – Или просто “Народ”.

– Не надо подкрадываться, Боб, это неучтиво, – сказала Одри.

– У тебя волосы приятно смотрятся, – произнес Боб.

Одри не применяла к своим волосам никаких средств по уходу, а просто зачесала их наверх и на сторону, чтобы они мягко падали ей на левое плечо. Это и вправду смотрелось приятно, подумал Чарли, и ему захотелось стукнуть Боба за то, что он успел сказать это первым.

– Он просто пытается тебя отвлечь, – произнес Чарли.

– Я слышал, о чем вы разговаривали, – сказал Боб. – Поэтому мы уже проверили все места, где раньше находили сосуды души, тех Торговцев Смертью.

– И? – спросила Одри.

– Когда это ты за нами шпионил? – спросил Чарли.

– Никого больше нет, – ответил Боб, презрев вопрос Чарли. Всех Торговцев Смертью, у кого мы забирали сосуды души, убили Морриган, кроме Чарли и мятного дылды. Я не знаю, есть другие или нет.

– И когда ты собирался нам рассказать? – спросила Одри.

– Сейчас? – ответил Боб вопросом на вопрос.

– Значит, Беличий Народец по-прежнему перемещается по городу? – уточнил Чарли. – По канализации?

– Преимущественно, – ответил Боб.

– А что с ежедневниками Торговцев Смертью? – спросила Одри. – С сосудами души?

Боб пожал плечами. Чарли сказал:

– Значит, если они – как я, в их ежедневники и дальше поступали имена…

– Они не как ты, – произнес Боб. – Их души стали жить дальше. А ты – чудище с человеческой душой.

Одри поморщилась, но гнула свое: