– Нет у тебя никакого псориаза, – сказала мать. – Это у тебя такой дерматит… я забыла, как он называется… я в детстве тебя водила к врачу… Ну, там диету надо было соблюдать… не нервничать…
Мать стояла, держала направление в руках. Потом на её лице появилось странное выражение.
– Ты понимаешь… – тихо сказала она, – А ведь псориаз – это такая болезнь, по которой дают освобождение от Армии. Я вспомнила! У моей подруги муж не служил, потому, что у него псориаз! Это шанс! Тогда ты сможешь снова поступить в институт!
На лице матери появилось что-то, вроде улыбки. Как мало надо человеку!
Надежда! Человеку нужна надежда, в надежде на которую он начнёт строить планы и жить заново.
Мама, мама…
– Я поеду с тобой! Слышишь? К этому доценту я поеду с тобой!
Мама…
– Зачем?
– Ты дурак, или прикидываешься?
Я промолчал. Эх, мама…
– Ты пойми, – тихо сказала мать. – На взятки у нас денег нет. Да я и не стала бы их давать. А вдруг…
ГЛАВА 2
Надо сказать пару слов о моей матери. Конечно, такая женщина достойна гораздо большего количества слов, чем пара.
Она, действительно, не стала бы давать взяток, чтобы я откосил от Армии. Даже если бы у нас были деньги. Но денег у нас не было, и эту тему вообще не стоило поднимать.
Моя мать – учительница. Училка. И я – по жизни – училкин сын. Я, наверное, и помирать буду училкиным сыном, как родился.
Интересно, что заставляет человека (девочку, девушку юную) подавать документы в пед. институт? Вот заставь меня сейчас подать документы в пед.институт! Заставь! Скажи, что примут без экзаменов, или – что я в Армию не пойду. Бр-р-р-р…
Только – не пед.! Только не входить каждый день в класс, к таким, как я!
Это какой же надо набраться смелости, чтобы учить меня!
Чтобы заставить меня слушать то, что я не хочу!
Чтобы заставить меня тихо сидеть, не разговаривать! Это же надо уметь – применять весь аппарат насилия, не прикладая рук, а только мозги!
Чтобы посеять среди меня «разумное, доброе, вечное»… А так же – втиснуть в меня кучу бесполезной информации.
А ведь есть ещё претензии на то, чтобы меня воспитать, и даже! (даже) изменить. В лучшую сторону, разумеется.
Мать ещё и обижалась, что я не хочу продолжать учительскую династию!
Теперь представьте себе, что эти самые слова слышит моя мать, и ещё пытается на них ответить.
«Ах ты бедное, дитятко неразумное, – говорит мать, когда у неё хорошее настроение. – К тому времени, как у тебя родится собственный сын, ты снизишь обороты! А когда твоему сыну исполнится семь лет и ты поведёшь его в школу, ты уже будешь готов к тому, чтоб выслушивать подобные тирады от своего отпрыска».
Моя мать – неисправимая оптимистка. Она свято верит, что у меня будет сын, которого я захочу отдать в какую-нибудь спецшколу.
А что делать, если за столько веков существования человечества ещё никто ничего нового не придумал, как учить и натаскивать своих отпрысков.
Но каково быть натаскиваемым! Становясь взрослыми, люди об этом забывают.
Однако многие помнят о том, что у них была злая училка.
Несправедливая училка! Дура-училка!
– Мам, а у тебя тихо на уроках? – спрашивал я мать, сам став учеником сознательных классов.
– Тихо, – отвечала мать.
– А ты кричишь?
– Нет. Ну, очень редко.
– А тебе легко работать?
– Нет. Достают…
– Кто?
– Ну, во-первых – дураки. Всяких видов и разновидностей.
– А во-вторых?
– Во вторых, – мать растопырила пальцы веером, – крутые. И крутоватые. Начальство, которое всё еще выслуживается. Иногда даже непонятно, перед кем. И хамы. И хамоватые. И трусливые. И вообще…
– Что?
– Люди есть люди. Как снаружи, рядом со школой, так и внутри.
– Почему же ты не уволишься?
– Я сама себя об этом спрашиваю.
– И что ты отвечаешь?
– Что бы я себе не ответила, это было бы неправдой. Или полуправдой. «Мысль изречённая – есть ложь».
– Так уходи! Что, ты работы себе не найдёшь?
– Найду.
– Уходи!
– Отстань…
ГЛАВА 3
Моя мать преподаёт литературу. Прозвище «училкин сын» преследовало меня всю мою сознательную жизнь.
Когда я был маленьким, мне очень нравилось, что мама у меня такая умная, и так много знает. Вот уж помучил я её в детстве! Всё выпрашивал, чтоб она мне «что-нибудь» рассказала.
Мама мне рассказывала не сказки, а содержание произведений русской и зарубежной классики. Так что я знал, о чём написано в «Мёртвых душах», ещё до того, как научился читать. Но дальше всё оказалось сложнее.
Оказалось, что быть училкиным сыном – не так уж хорошо. Например, с точки зрения одноклассников.
Теперь мне приходилось доказывать одноклассникам, что я такой же, как они. И даже хуже. Что я – не маменькин сынок и не провожу время за чтением, напимер, «Мёртвых душ», или «Войны и мира».
Я выпендривался и притворялся. Я «нарушал дисциплину», «не готовил уроков». Я нарочно отвечал на трояки, когда знал на четвёрку, и даже на пятёрку. Я специально делал ошибки в тетрадях. Я прикидывался.
Даже поступив в институт, я постоянно ловил себя на том, что хотел кому-то доказать, что я – не «училкин сын». Хотя, по большому счёту, всем абсолютно наплевать, кто я, и чей я сын.