Она всхлипнула, потянула его тело, ставшее вдруг каменно тяжёлым, к себе на колени, чтобы он не лежал так – лицом в колючей траве. Обхватила широкие плечи, прижалась щекой к мокрым волосам.
- Яша… Яшенька!
Ни разу за время их короткого брака она его так не называла. Обычно звала по привычке Яковом Платоновичем, Яковом и «на ты» – в минуты особой душевной близости. И никак иначе, словно оставалась ещё неуловимая дистанция между ней – влюблённой девочкой, и им – взрослым, умудрённым жизнью мужчиной. Сейчас она рвалась, сокращая эту дистанцию, чтобы не осталось ничего, что их разделяет. И уже не знала, слышит ли он её ещё…
Должно быть, этот зов всё же достиг цели. Яков вздохнул, приходя в себя, и попытался согнуть ноги, чтобы подняться. Анна помогала ему, застонав от почти непосильной тяжести.
- Нельзя… полицейским жениться… - вдруг снова выдохнул он, словно это была единственная мысль, которая его ещё волновала.
- Нужно! – с яростью выкрикнула она, а потом голос сорвался. Но добавлять уже не надо было. Её гнев, её отчаянье пробились сквозь пелену забытья, заставляя его продолжать бороться за жизнь – ради неё!..
До Утихи с каждым шагом было всё ближе. Каждый шаг они делали вдвоём – как последний. Колени Якова подгибались, тело норовило посунуться вперёд, ноги не поспевали. Анна каждый раз успевала подставить своё плечо – и он валился на него, но не падал. Сил у неё уже не оставалось вовсе, но надо было сделать ещё шаг. Перед глазами было темно, выбившиеся локоны мотались перед глазами. Она с усилием подняла голову и увидела впереди крышу знакомого сарая.
- Помогите! – голос звучал так слабо. – Помогите!..
========== Прощай! ==========
На западе отгорал поздний по летнему времени закат. Вода тихо плескала, обтекая борта и устремляясь дальше к северу. Ровной, несильной потяги в парус хватало на то, чтобы большая лодка не быстро, но упрямо поднималась против течения. Иртыш раскинулся теперь широко между песчаными берегами, дышавшими степью и накопленным за день жаром, но на воде было прохладно.
Андрей Дмитриевич сидел на палубе и непонятно тосковал. Сколько раз за эти три года он мечтал убежать отсюда за тридевять земель, сколько твердил, что волей деспотических властей был пойман и заперт, а теперь, когда бегство становилось реальностью, мучительно его не хотел! Но выбора больше не оставалось.
Выбор был им сделан в тот момент, когда на прииске он пальнул из обоих стволов в грудь предателя-урядника. И уже в тот миг понял, что жизнь безвозвратно изменилась.
Потом, когда гнал коня по лесной дороге в поступающей темноте, он уже не боялся ни медведя, рыси, ни Подкаменного Змея. Самыми страшными хищниками на этом свете оказались люди. Мешочек с золотом колотился за пазухой и жёг ему грудь.
Кровавое Змеево золото. Сколько народу отдало за него Богу душу? А достаться оно, по преданию, должно было лишь одному.
Теперь оно было у Кричевского. Ни Штольман, ни его Анна к нему даже не прикоснулись – отстранились, заставили его самого решать что-то такое, к чему его душа вовсе не была предназначена.
Тело его тоже не было предназначено для этой безумной скачки, от которой кровавыми синяками пошли бёдра и колени. Неделю после этого Андрей Дмитриевич и помыслить не мог о седле, да и ходить-то мог с трудом. И всё равно в Зоряновске он оказался лишь под утро.
Небо нежно мрело на востоке, на часах было десять минут пятого, когда он принялся кулаками долбить в двери полицейской управы. Заспанный дежурный отворил, и тогда лишь Кричевский опомнился. Говорить о смерти урядника было негоже.
- Чего тебе?
- Доктор где живёт?
- Доктор? В такую пору? – дежурный был зол спросонья.
- Помоги, голубчик! Жена рожает, - торопливо соврал Кричевский и тотчас получил адрес. Полицейский оказался не зверем.
Не зверем был и доктор – просто очень разочарованным и усталым человеком, поднятым спозаранку от тяжёлого похмельного сна. Андрей Дмитриевич сунул ему под нос бумажку, где со слов Штольмана записал, как именно называлась спасительная соль. Доктор с мятым с постели лицом недовольно пожевал губами и пробурчал:
- Ну, знаю такую. Только с чего ей у меня быть?
Кричевский растерялся:
- Но как же? Мне сказали…
- Это вам к горному инженеру надо. На руднике могут изготовить. А мне она без надобности.
И захлопнул дверь перед носом.
Горного инженера Кричевский разыскал уже утром, когда на руднике начиналась смена. А до того сидел с потерянным лицом на скамейке у чьего-то забора и чувствовал, как время утекает у него сквозь пальцы.
Инженер оказался человеком симпатичной наружности, моложавым, но с седеющими уже висками. С любопытством поглядел в бумажку, сказал, что это не трудно, и обещал изготовить к вечеру. Кричевский вцепился ему в лацкан скрюченными пальцами:
- Нет, сейчас, голубчик! Пожалуйста, сейчас!