Подкаменный змей (СИ)

- А какие гости у нас! – послышался знакомый ироничный голос. – Анна Викторовна, какими судьбами?

- Карп Егорович? – обрадовалась Анна. И тут же осеклась, поймав взгляд, каким Яков смотрел на купца.

Из жилой избы появился урядник, вынося тяжёлый по виду мешок. Увидев пришедших, сплюнул зло и потянулся к кобуре:

- Этих ещё принесло!

- Остановитесь, Егорьев! – произнёс Штольман еще задыхающимся, но уже почти своим голосом. – Ведь вы полицейский, не убийца!

Всё походило на какую-то фантасмагорию, где знакомые лица приняли не свойственные им выражения, превратившись в маски. Единственное, что оставалось незыблемым – тепло любимого тела, бессильно клонившегося к земле, - она тщетно пыталась его удержать. Что они с ним сделали?

- Остановитесь! – раздался дрожащий, высокий голос, в котором Анна с трудом узнала голос Кричевского. – Я… буду стрелять!

Двустволка в его руках так и ходила ходуном.

Грохотов рассмеялся, неприятно щерясь. А урядник только сплюнул:

- Малохольный!

Этнограф тяжело, со всхлипом вздохнул, а потом выпалил враз из обоих стволов.

Егорьев словно запнулся, мундир мгновенно залило кровью. Тело свалилось мешком, с тяжёлым стуком.

- Лихо! – рассмеялся сквозь зубы Грохотов.

И в тот же миг Кричевский выронил ружьё и рухнул на колени, содрогаясь в рвотных позывах. Штольман потянулся к ружью, но не успел. Откуда-то со стороны ударил выстрел. Купец, не переставая улыбаться, упал ничком. Кажется, факт собственной смерти так и не дошёл до него.

Внезапно сделалось очень тихо. Анна всё так же стояла на коленях, обнимая Якова, и силилась понять происшедшее.

- Это – Волк? Грохотов – Волк?

Штольман молча кивнул. Взгляд его был устремлён на двери сарая, где медленно оседал, привалившись к косяку, раненный в живот человек. Из правой руки со стуком выпал револьвер.

Сыщик медленно, точно во сне, поднялся на ноги, отстранил руки жены, снял и отбросил пиджак. Сорочка и жилет были мокрыми от пота. Его била крупная дрожь, щеки словно запали ещё больше. Анна хотела его поддержать, но Яков не позволил.

- Я сейчас весь пропитан парами ртути. Ко мне даже прикасаться опасно.

Рассудок силился осознать, какой ужас стоял за этими словами, но что-то словно выталкивало, не давало мысли оформиться. Всё же хорошо! Он здесь, дышит…

Штольман на нетвёрдых ногах приблизился к умирающему. Мужик вынул из-за пазухи и протягивал ему какой-то запятнанный кровью тряпичный мешок.

- На, возьми!..

- Это ещё зачем?

- Бери… чистое оно… самородки…

- Зачем? – повторил Яков, не трогаясь с места.

- Не тебе, барыньке твоей… барынька – добрая душа… Как без тебя будет?.. Убил ведь тебя Волчара… - выдохнул в последний раз – и затих.

Кричевский подошёл сзади, всё ещё дыша тяжело, но больше не всхлипывая.

- Андрей Дмитриевич, возьмите, - попросил Штольман.

Этнограф молча склонился над покойным, поднял мешочек с самородками.

- Помогите Анне Викторовне добраться до Омска. Когда смерть урядника станут расследовать, скажите, что это я его… Да, вот ещё! Это ртутное отравление. В Зоряновске навестите врача, есть там один, запойный. Попросите у него марганцевокислый калий… Кто в Утихе жив будет, поите раствором – должно помочь. Еще… яйца сырые. Яичный белок. Так в старину лечились. Ртуть… болезнь старого шляпника.

- А вы? – каким-то совсем детским тоном выдохнул Кричевский.

- А я – всё! – усмехнулся Штольман. – Идите. Не надо вам на это глядеть. Идите, Анна Викторовна!

Этим обращением он словно провёл черту, отделяющую его – обречённого – от неё. И уже на неё не смотрел.

- Нет!

Как она могла с этим согласиться, если он ещё жил, еще дышал?

- Господин Кричевский, берите золото! Скачите в Зоряновск, везите противоядие! Мы пока до Утихи дойдём. Яйца там в каждом дворе есть… Вы успеете! Успеете…

Она обнимала Якова, всем телом прижималась к нему, торопливо целовала лоб, волосы, запавшие щёки, губы. Он вначале пытался отстраниться, а потом стало уже всё равно. Она словно стремилась пропитаться тем же ядом, разделить с ним всё, что ему грозило – чтобы он больше не отталкивал её, чтобы принял помощь, чтобы не смотрел таким далёким взглядом.

Анна не заметила, когда Кричевский ушёл. Сейчас это уже не имело значения. Важно было, чтобы Яков поднялся на ноги, чтобы они уже двинулись в путь, с каждым шагом сокращая расстояние до спасения…

В первый раз его скрутило у пасеки. Оттолкнув её, Яков свалился на колени, содрогаясь в рвотных спазмах. Он ещё сохранял сознание. И в тот раз это длилось не долго. Потом спазмы делались всё чаще, и он уже не мог с ними совладать. Тело, залитое потом, скручивали судороги. После приступа Штольман впадал в короткое забытьё, из которого его вырывал новый приступ.

Возле пастбища она поняла, что наступает конец. Яков больше не мог подняться на ноги, сознание не возвращалось к нему. Он неподвижно лежал ничком в траве, и летучие пушинки осота набились ему в волосы. Почему-то эта картина ужаснула Анну больше всего. Вот здесь, в этом бурьяне, его жизнь закончится.