Подкарпатская Русь

– Хэх! А так и домой не заявись без визы! – дурманно пальнул старик. – Виза! Виза!!.. Как сюда шёл, как сюда нёс свою жизнь, своё здоровье, свою силу молодую, ни одна собака визочку не спрашувала, а пёрли, как вон ту чурку, – тыкнул пальцем в каменный бюст на быстро проезжавшей мимо тележке. – С той колоды никаких виз не трясут, погрузили да повезли… Ну что б да мне так?.. Оттепере я, больная кость без мяса, буду только там, где мои сынаши… Чего б это мне ни стоило…

– Что ж, – подал задумчивый голос Петро, – как у нас один говорил, где бегает желание, там лежит и путь… Сколько Вы, нянько, тянете?

– Да не тяжеле одного хорошего барана… Забитого, уже без шкуры… Без потрохов… Освежёванный…

– Добрэ, – прогудел себе под нос Петро. – Пустячий вес. Под плащом пронесу?.. А ну-ка я спробую…

– На одной руке такую тяжесть?.. – Старик воровато повёл глазами по сторонам. – Мне б побрызгать где, всё б и тебе облегчение, и мне терпеть нету спасу. С вечера ж не ходил до ветру…

– В самолёте сходите. А зараз… – Петро протянул свой длинный плащ, что висел на согнутой в локте руке. – Ныряйте!

Нахлобучил старик плащ – потонул.

Застёгивает Петро пуговицы, а Иван вшёптывает:

– Брось ты эти чёртовы играшки… Запекут же!

– Кажется, не тебя? – так же шёпотом кинул Петро.

Застегнул Петро пуговицы плотно все до одной.

Побелел, кусает губы…

Повис старик на локте, утянул ноги – и впрямь пустой плащ.

Для верности кинул Петро поверх плаща ещё и пиджак.

40

Река ищет своё старое русло.

Разомлелый от жары таможенник целую вечность изучал Петрову декларацию и всё косился на плащ и пиджак на руке.

Петро, размытой улыбкой встречая его сторожкие взгляды, держался ненапряжённо, сила его была без меры.

Наконец таможенник нехотя, будто из милости, разрешающе качнул головой к выходу на посадку и в ужасе отшатнулся: из плаща вывалился истоптанный дешёвый башмак.

– На стол! – гаркнул таможенник и сам подлетел к столу, в нетерпенье забарабанил по нему пальцами, багровея. – Если слетел башмак, где-то должна быть и нога, с которой он слетел. Мы уж доищемся! Это наша печаль.

Петро положил. Расстегнул.

Не открывая глаз, старик лежал мёртво, не дыша.

– Тэ-экс… гробовое дело… На субъекте нет одного башмака… в плаще пытались пронести контрабандой пока одну особу. Потрудитесь, мистер, – обратился таможенник к Петру, – ответить, что это за человек?

Петро сделал безразличное лицо.

– По-моему, это… ну… скульптура.

– В магазинных башмаках?

– Естественно.

Таможенник упёрся старику в живот.

– Но у него и живот мягкий!

– Вполне естественно. Воск есть воск… Это знаменитый в Канаде человек. И его восковую фигуру я везу в Европу… В музей восковых фигур… Не верите?

– Вы еще расскажите мне про Буратино… Как он ожил из полена, кажется…

– Время не для сказок, – деловито проговорил Петро.

– Вот именно! За выдумку спасибко! А теперь едем к правде. Кто этот человек? – жёстким взглядом таможенник упёрся в молчащего старика. – Кто и откуда? Как очутился он у вас на руке?

– Понятия не имею…

Не стерпел старик таких слов. Вскочил. Сел на столе.

– Сыновец! Как же это ты о батьке понятия никакого не имеешь, чёрт-мать? Отрекаться от живого батька?