Подкарпатская Русь

Про его переписку с «самим центром» знали все на участке, и все разно относились к нему. Одни в глаза со-чувствовали, а позаглазно называли его птичий Дон-Кихот, пташкин плакун. У других он шёл не выше тихого, упрямо-го скандалиста. Рядили: критиковать не пахать, критикнул – отдохнул.

Переписку не одобрила и старуха.

– Писанину ты брось, – приблизившись к Богдану и наклонившись над его плечом, твёрдо, но еле слышно сказала, будто боялась, что услышит кто-то нежелательный третий. – Человек не солнышко, всех не обогреет… А так с жару настрекочешь ще кучу сору, допекёшь кого невзна-чайку сверха… Не сдёрнули б с начальства самого!

Богдан печально покривил рот в улыбке.

– А почему вы решили, что я начальник?

– Раз на машине раскатываешь, кто ж ты? Простому ра-ботуну машину не подгонят на борщ слетать.

– Начальник участка… Безвидная бугринка на равнинке… Невелика кочка…

– Велика… невелика… А всяк береги свою марку, – назидательно заметила старуха и глубоко вздохнула. – Ось бачу, с душой ты. За пташек всё убиваешься. А шо ж ты ничо про сэбэ не стукнешь? Дражнять-то хоть як, зятьюшка? – с весёлым укором пальнула.

Богдан перестал есть. Отодвинул миску.

– Да… – законфузился, – Богдан я… Богом данный… И фамильюшка по мне. Гойдаша… Перекати-поле… Как дожал техникум, куда только не забрасывало! В Средней Азии газ тянул… В Сибири тянул… С Урала вот дотащим нитку до границы… И амбец моим странствиям. Тридцатую осень топчу землю… Пора к одному берегу притираться…

Старуха горестно покачала головой.

– Вашей житухе зависти не положишь. Повсегда грязный, яко чёрный ворон…

– Танки грязи не боятся! – хохотнул Богдан.

– Все дожди, все снега ваши. Тянете тепло в дома другим. А сами мёрзнете-холодаете… Всё на холодняку… Батько-матирь игде?

– Да где… Мамко померла, я в первый класс только что толкнулся. Отец пристал в примаки к одной в дом. Не на судьбе женился, плохо лепилась у отца жизнь. Свара за сва-рой… Сунул меня в детдом… Когда ни приедет проведать, всё в глазах полно слёз, вины. На детдомовской роскоши я и возрос… Скоро и отец помер…

Острая жалость к Богдану обхлестнула старуху.

– Ой дитятко! – запричитала она, подставив худой кула-чок под щёку. – Бачу, и ты отхватил лиха, и тебя поклевала беда… Шо ж ты до таких до старых годов всё один да один?.. К Марийке-то душа лежит иль так, абы под яку крышу заскочить да ливняк переждать?

– Тоже скажете… – прихмурился Богдан.

– А как не скажешь. Ось раскинула я коротким бабьим умком… Ты газу воевода. При газе ты на месте. А к земле тебя ж никаким боком не притулить! Ну, нехай всё у вас с Марийкой лад повяжет. Подай-то Бог, шоб всё так и було! Да вот шо ж ты станешь делать у нас? Ма-ало одной лихой должностёнки мужа.

Богдан посветлел.

– Тоже нашли мне мировую проблему! Да будь вам из-вестно, в Истоке строят компрессорную станцию. Будет наш газ гнать по трубам. Обслуживать станцию надо? На-до. Вот и буду я крутиться при этой станции. И что в особенку… Одна турбина нахлопает столько дарового тепла – с походом хватит обогреть целый городишко на пятнадцать тыщ душ. Увы, пока турбины обогревают небо…

– И шо, ты тоже настрополился греть тучи? – прищурилась старуха.

Надёжными щитами выставил Богдан перед собой тяжё-лые широкие ладони.

– На такую службу я не разбегусь. Не охотник… Всё бу-дет как у добрых людей. Понастроит ваше хозяйство у станции теплиц. Тепло наше. А январские помидорчики, огурчики, всякая там петрушка-зеленушка ваши. Вот такой обозначается перепляс.

– Добрый перепляс, – торопливо соглашается старуха, вовсе не веря Богдановым прожектам, и с вызовом накаты-вается: – Вот ты, сладкий, всё поёшь, примеры всё наво-дишь, можно, мол, согреть город надурняк. Города-то вы греете, куда вы денетесь. А взялись бы да нагрели деревню, вот эти ненаглядные дворцы, – старуха уничижительно обвела рукой бедно уставленную громадность хаты. – Оттуда дует, оттуда несёт… Из пальтух зимой не выползаем.

– Ёлка без палки! Конечно же, побежит наше тепло и в истокские дома! Но в этот дворец, – Богдан подолбил че-ренком ложки в стол, – я тепло не допущу.

Лицо у старухи вытянулось.

– Это ещё почему?

– Да потому, что канцелярскую кнопку ткни в стенку, и дворец ваш рухнет! Останется кучка пыли. Тепло надо гнать в новый домину, и я его сам сгандоблю! – с жаром выворотил Богдан и тут же пожалел. До чего глупо и хвастли-во всё свертелось!

– Тю-ю! – махнула на Богдана старуха. – Дуже ты горячий на золотые посулы… Не пришлось бы рачковать напо-пятки…

«Не бойтесь! Крокодилы пятиться не могут!» – мелькну-ло в его голове.

В следующий миг сознание прошила ярая мысль, и Богдан, схватив старуху за руку, властно потащил во двор.

Старуха до крайности выпугалась, когда он в сенцах выдернул из чёрного угла топор. Она было закричала – он от-пустил её руку. Горячечно остругал с одного конца слегу, повис на ней среди двора, с силой нажал, и слега на добрый локоть въехала в землю.