Подкаст бывших

Придерживая волосы рукой, я сплевываю последний раз, а затем промываю щетку.

– Я так привыкла к ним, что всегда беспокоюсь, что без них мое лицо выглядит асимметричным.

– Я люблю очки. – Он споласкивает лицо водой, затем насухо вытирает его полотенцем. Доминик, отходящий ко сну в трениках и поношенной футболке с логотипом Северо-Западного университета, – пока что моя любимая версия Доминика. Самая мягкая и самая опасная – без какой-либо брони. – Но ты и без них выглядишь нормально.

Нормально. То есть вот как: я провожу рядом с ним несколько часов за просмотром старых серий «Баффи», пытаясь понять, касаемся ли мы ногами нарочно или потому, что он путает меня с диваном, а затем он отвешивает мне вот такой комплимент. Комплимент, благодаря которому я убеждаюсь в том, что я единственная ощущаю гравитационный сдвиг между нами. В голове проплывает наш предыдущий разговор. Все-таки что-то действительно изменилось – я в этом уверена.

А может быть, мы просто пытаемся узнать друг друга получше.

Спальня подкидывает нам интересную задачку.

– Я могу поспать на диване, – говорит Доминик, оглядывая кровать. Его дыхание приятно отдает мятной свежестью.

– Мы взрослые люди и можем вместе поспать на одной кровати, не чувствуя себя неловко. – Надеюсь, он не слышит дрожи в моем голосе.

– Не уверен, что смогу спать рядом с человеком в такой дурацкой футболке.

Я опускаю взгляд. Быстро собирала сумку и, разумеется, умудрилась выбрать именно эту футболку. «Обожаю зарядку – зарядить тако на обед», – гласит надпись на ней, которая сопровождается рисунком улыбающегося тако.

– Пять долларов в «Таргет».

– Они заплатили тебе пять долларов, чтобы избавиться от нее?

– А я считаю, что она милая! – Я скрещиваю руки на груди, пряча тако от осуждающего взгляда Доминика. Обычно я снимаю лифчик перед сном, но сегодня решила не расхаживать лишний раз без него, поэтому сниму тайком, когда заберусь под одеяло.

– Это ты милая, – говорит он. – А футболка – нет.

А вот это уже явно комплимент, но я понятия не имею, как его расценивать. То же самое он сказал мне в тот вечер, который мы не обсуждаем. Надеюсь, тут достаточно темно и не видно моего румянца.

Мы подкрадываемся к кровати, как к дикому животному – стараясь не совершать резких движений. Перспектива сна рядом с ним одновременно ужасает меня и приводит в трепет: его длинное тело окажется в сантиметрах от моего, а темные волосы веером раскинутся по подушке.

Я медленно откидываю одеяло.

– Ты прихватила с собой что-нибудь из ящика с игрушками? – спрашивает он. – Будет неловко, если прихватила.

Я смотрю на него в изумлении. Через пару секунд я взрываюсь смехом, трясясь всем телом и сжимаясь пополам. Он тоже начинает смеяться, а затем мы оба ржем как сумасшедшие. Я хватаюсь за столбик кровати, чтобы не упасть.

Напряжение между нами немного спадает. Я вдруг понимаю, что однажды мы, наверное, сможем поладить. Что мы уже, наверное, неплохо ладим.

Когда я украдкой бросаю на него взгляд, то вижу у него на лице веселье, смешанное с чем-то еще. Никогда не видела его таким – без фасада уверенности, которым он ото всех защищается.

Мне нравится, что он позволил себе быть со мною полностью искренним.

Мы без каких-либо катастроф проскальзываем под одеяло, и я благополучно высвобождаюсь из лифчика. Я думаю о том, что наконец могу расслабиться, когда он поворачивает ко мне лицо, подпирая голову рукой. Может быть, дело в алкоголе или тусклом свете лампы, но он выглядит даже прекраснее, чем обычно, словно написанный легкими мазками.

– Эй, – говорит он. – Хотел сказать тебе «спасибо». Еще раз. За то, что так внимательно выслушала. Давно я уже ни с кем так не разговаривал. Очень тебе благодарен.

– Как ты и говорил, – отвечаю я, поворачиваясь к нему. – Тебе нужно быть более открытым с другими, иначе рискуешь превратиться в кошатника.

Я жду, что он рассмеется. Должно быть, мне кажется, но от моих слов он только напрягся.

– Или ты просто хорошая собеседница. – Под одеялом его нога легонько касается моей – небольшое дружеское касание, от которого у меня возникают совсем не дружеские мысли.

Как легко бы было придвинуться к нему поближе, прижаться к его телу, лицом к шее. Хорошо, что мы под одеялом, иначе мои соски охотно выдали бы ему, насколько я возбуждена.

Я медленно выдыхаю – уверена, он слышит, как тяжело стучит мое сердце.

– Раз уж мы разоткровенничались, – говорю я. – Я хотела с тобой кое-что обсудить. – Он поднимает брови, как бы говоря: «Продолжай». – Когда мы ввязались во все это, ты явно был против лжи. Постоянно говорил о борьбе с ханжеством и журналистике на благо общества. И тем не менее… у тебя почему-то не вызывает вопросов то, чем мы занимаемся.

Он молчит несколько секунд.

– Отрицание – мощный наркотик, – наконец отвечает он. – Моя мама, кстати говоря, выучила английский по передачам НОР. По этой причине я и хотел работать здесь. Поэтому отчаянно цепляюсь за эту работу, пускай и…

– …жертвуешь этикой?

Кривая улыбка.

– Типа того.

Хм.