Поскольку еда еще горячая, я провожу Доминику быструю экскурсию по дому, указывая на каждое удобное местечко, которое присвоил себе Стив. Доминик прислоняется к косяку моей спальни, пока я показываю ему стены, которые на прошлых выходных наконец-то решила покрасить в мятный, и он настолько естественно вписывается в интерьер, что я не могу заставить себя посмотреть ему в глаза.
– Не хочешь чего-нибудь выпить? – спрашиваю я, ведя его обратно на кухню. – Воды или пива? Боюсь, вина за два бакса у меня нет. Слишком шикарно для меня.
Он слегка улыбается в ответ, но все равно чем-то расстроен.
– Воды, если можно, – говорит он. – Отличный у тебя дом. Наверное, ты им гордишься. Собственный дом в Сиэтле, а тебе еще даже нет тридцати. Рынок недвижимости сейчас…
– Да, я
Мы идем с тарелками в гостиную и падаем на диван. От его присутствия мне становится немного легче. Тяжесть от того, что я сделала с Аминой, отступает. Я легко сбрасываю обувь и скрещиваю ноги, касаясь его коленей своими. Интересно, легко ли ему положить руку мне на колено и погладить его большим пальцем. Интересно, понимает ли он вообще, как сильно это успокаивает.
– Со Стивом все в порядке? – спрашивает он, указывая вилкой на противоположный конец гостиной, где Стив играет в гляделки со стеной.
Я на мгновение отрываюсь от запаха супа.
– А. Ты об этом. С ним иногда случается что-то вроде глюков – иначе описать не могу. Лапа застывает в воздухе на полпути к уху. Или, бывает, он просто таращится на пустое место – например, идет в ванную и десять минут пялится на стену. Какой-то абсурд.
– Песик с прибабахом.
–
– А с
– …паника?
– Ну… типа того.
Я отпиваю большой глоток воды, затем ставлю стакан на кофейный столик.
– Знаешь, как в некоторых школах среди выпускников проводят конкурсы? На лучшую кокетку, самую нарядную в классе и так далее?
Доминик робко трет затылок.
– Я выиграл титул, э, «Мистер Вундеркинд».
Я огреваю его подушкой.
– Господи, ну разумеется. Так вот. Я уже говорила тебе, что мой папа умер, когда я заканчивала школу. И неофициально (но достаточно официально, чтобы я об этом знала) все называли меня «Выпускницей, у которой умер папа». Такой меня и запомнили все мои одноклассники – по этой грустной истории. Я понимаю, что не единственная потеряла одного из родителей, но иногда мне кажется, что я никогда не смогу избавиться от этого клейма.
– Мне очень жаль, – говорит он. – Я даже представить себе не могу, каково это. Но почему ты вспомнила об этом сейчас? Что произошло?
Я объясняю, что произошло на «праздничном» ужине Амины, и он медленно, тяжело вздыхает.
– Она не имеет права винить тебя, – говорит он. – Ты ведь это понимаешь, да?
– С точки зрения логики – да, но… – Я вздыхаю, произнося то, что волновало меня с тех пор, как Амина это упомянула – а может быть, и гораздо дольше, чем мне самой хочется признавать. – Иногда я спрашиваю себя, не слишком ли зациклена на радио. Если ты еще не понял, это, типа, вся моя жизнь. – Но когда я готовлюсь к выпуску о го́ре, который должен состояться через две недели, это совсем не похоже на работу.
Секунду он молчит.
– Но тебе ведь нравится быть ведущей. И у тебя отлично получается.
– Ты и так спишь со мной. Не нужно мне льстить.
– Но я не льщу. Это правда. Ты отлично импровизируешь и от природы умеешь шутить. Тебя просто…
Я хочу понежиться в этих комплиментах, но не могу выбросить из головы сцену в баре с Аминой и Ти Джеем.
– Да, я обожаю эфир. И дело даже не столько в том, что я теперь ведущая, сколько в том, что со времени выпуска из универа у меня была одна и та же работа. Это вообще нормально?
– Конечно, если ты нашла свое место. – Он пристально смотрит на меня. – Я буду твоим бывшим столько, сколько захочешь. Знаю, мы договорились на шесть месяцев, но я готов поддержать любые твои решения. Надеюсь, ты это знаешь.