Подкидыш

Напрасно Завря выделывал всякие смешные штуки — в до­ме было необычайно тихо. Каждый вроде бы занимался своим делом. Подошло время обычных прогулок, но все будто забы­ли об этом. Лиля собралась и ушла куда-то. Вова отправился в магазин за продуктами. Глеб, наверное, и в самом деле увлекся научной книгой. Ивасик страдал вместе с Заврей и больше, чем Завря, но идти гулять с Заврей без братьев и сестры боялся.

Наступил следующий день. Мама опять оставила Ивасика дома, потому что, хотя у него и была нормальная температу­ра, но он был, как сказала мама, что-то не в своей тарелке.

Ивасик пытался мужественно преодолеть тоску и растерянность, взялся играть с Заврей, но не зря у Заври были три глаза, а возможно, и три мозга — он тоже понимал, что Ива­сик «не в своей тарелке». Игры не получилось. Все равно Ива­сик решил держаться и ничего не бояться и все делать так, словно на него не обиделись сестра и братья: не для себя же он старался, а для Заври! Не хотят все вместе гулять — пусть, он сам с Заврей пойдет.

Ивасик проверил, все ли на Завре чистое. Повторил раз­дельно несколько раз, что Завря на улице должен вести себя хорошо и во всем -слушаться Ивасика. Завря щелкал и шипел, что означало: «Хорошо». Наконец вышли. И тут Завря так обрадовался, что наклонился вперед и ринулся своими боль­шими шагами, на цыпочках, бегом по улице, а потом по буль­вару. Ивасик едва поспевал за ним, однако делал вид, что это не погоня, а просто спортивная разминка. Но он уже за­дыхался, а Завря темпа не сбавлял.

Ивасик остановился и крикнул:

—  Я ухожу! Дальше побежишь один!

Но Завря разошелся — считал, что Ивасик просто шутит. Он ухватил своей мощной ручкой Ивасика и потащил за собой.

—  Смотрите, смотрите! — закричала девчонка. — Ящерица мальчика за руку тащит.

— Милиция! Милиция! — закричала ее мама.

Только тут Завря остановился — он, конечно, вспомнил историю в парке; наверное, даже и он тогда немного испугался.

Теперь уже Ивасик, взяв Заврю за ручку, быстро провел его на другую улицу и чуть что напоминал ему: «Смотри, Завря, милицию вызовут!», хотя понимал, что так не воспиты­вают — нельзя пугать детей всякими бармалеями и фоками, тем более врачами и милицией.

Между тем и на той улице, куда свернули Ивасик и Зав­ря, все обращали на них внимание. Почему-то, когда они гу­ляли втроем, этого не было. А тут — кто во что горазд. Один кричал:

—  Смотрите, крокодил Гена!

Другой прибавлял:

—  Крокодил Гена с Тотошей!

Какой-то капризный ребенок гнусавил на всю улицу:

—  Я хочу такую лошадку! Такую лошадку хочу! Хо-чу, хо-чу! — и тыкал пальцем в Заврю и уже начинал подвывать от капризности. И бабушка капризного ребенка, вместо того чтобы утихомирить своего дитятю, ругалась:

—  Ходят тут всякие! Уже по улице спокойно пройти нельзя!

Хотя ни Завря, ни Ивасик ни ее, ни ее внука не трогали.

Мальчишки и девчонки постарше Ивасика шли за ними сле­дом и тоже приставали:

—  Мальчик, что он у тебя ест?

—  Как ты его дрессируешь, пацан?

—  Он все ест, — отвечал вежливый Ивасик, — даже косме­тические и сапожные кремы.

—  Ха-ха-ха! Вот это да! А людей он не ест? — смеялись подростки, считая, что Ивасик шутит.

—  Боюсь! Боюсь! — визжала маленькая девочка, но при этом не трогалась с места — верно, ей нравилось бояться.— Я боюсь! Он меня укусит.

—  Почему без намордника? — наступал на Ивасика ее отец. — Не имеешь права без намордника выводить!

А за поворотом какой-то старик хекнул на всю улицу:

—  Хе, посмотрите лохнесское чудище!

Ивасик не был таким многознающим, как Глеб, но даже он знал, что лохнесское чудовище — водяное, а старику хоть бы что — лохнесское, и все тут.

Из тех мальчишек, которых всегда опасался Ивасик, кто- то вопил:

—  Да я знаю! Знаю! Пускай он не морочит голову! Это никакое не чудище, это переодетый! — и порывался дернуть Заврю не только за одежду, но и за кожу.

А Ивасик ведь не знал, как поведет себя Завря, если его ущипнуть — может, и не почувствует, а может, как даст ла­пой или хвостом.

—  Не трогай! — кричал Ивасик жалким, тоненьким голо­сом.

И кто-то из взрослых поддерживал:

—  Не лезь к нему, мальчик, он же к тебе не лезет. Впервые, не как-нибудь там вообще, а поражаясь и удив­ляясь, думал Иваснк о том, какие же разные на свете люди и дети.

Были люди добрые и добрые дети. Они смеялись добро. И спрашивали, нельзя ли погладить Заврю. И предлагали Ивасику для Заври конфеты, орехи и булочки. И как его звать, спрашивали. А главное, добрые понимали, какой он ми­лый, их безобразный Завря.

—  Какой хорошенький! — говорили они.

Были люди подозрительные и недоброжелательные. Они могли говорить то же самое, что добрые люди, но совсем дру­гим тоном:

—  Это робот! — говорили они так, словно Ивасика нужно было тут же арестовать за обман, а Заврю разломать. А ведь когда не раздраженные, а добрые предполагали, что Завря ро­бот, в их голосе было восхищение.

—  Ходят, дурачат добрых людей! — говорили недобрые. — Лучше бы шли вкалывать!

Хотя Ивасик был еще маленький и работать его никто бы не пустил.