Подкидыш (СИ)

Лафей лжёт, и ему верят. Он говорит правду, и все стыдливо отводят глаза.

Им заплатили. Конечно же, им заплатили.

Ведь в мире всё решают деньги. Всё покупается, всё продаётся…

Интересно только, сколько стоили те самые мучения, которые уготованы ему дальше. Сколько, а?!

Новую шубу? Или, может, машину?! Может, квартиру побольше, а то «моим четырём детям так тесно в однокомнатной»?!

Конечно. Почему бы нет.

Зачем держать себя в руках и копить? Зачем надевать резинку перед сексом или хотя бы оценивать/взвешивать материальные возможности перед тем, как решаться на ещё одного ребёнка?

Намного проще вот так. Да и какая кому разница, что будет с этим худым, угловатым мальчишкой с бинтами на руках.

Его отец ведь желает ему счастья. Его отец ведь любит его.

Он чуть не срывается на жалобное: «поверьте мне», как присяжные уходят на обсуждение. Некоторые присутствующие в зале выходят в коридор, судья уходит тоже.

Он сидит на своём месте. Будто бы окаменевшее изваяние.

Ничего не видит перед собой.

Зал почти полностью пустеет. От услышанного тут многим хочется сбежать, как можно скорее, и большинство выходит на свежий воздух. Лафей вместе со своим конвоем выходит покурить.

Локи остаётся один. У дверей остаётся один охранник.

Неожиданно сзади раздаётся тихий-тихий шепот:

— Всё будет в порядке, слышишь?.. — Ванда незаметно проскальзывает ладонью сквозь деревянные столбики перегородки и касается его безвольно повисшей руки.

Мягко сжимает его прохладные пальцы.

Локи не отвечает. Он просто молча радуется тому, что его стол стоит так близко к деревянному заборчику, отгораживающему весь судебный процесс от мест свидетелей и родственников.

Ванда позади него тихо-тихо говорит:

— Тебе лучше не оборачиваться, но я скажу, просто, чтобы ты знал… Мы очень и очень волнуемся, но мы не отступимся от тебя. Ни за что не отступимся.

Он чуть хмурится, легонько поводит пальцами, что держит девушка. И она понимает его без слов. Говорит:

— Тор тоже тут… И он тоже… Волнуется…

Локи хмыкает. Ничего не может с собой поделать.

Чуть сдвинувшись, немного склонив голову и прикрыв губы волной волос, шепчет:

— Они не поверят мне. Никто не поверит мне. Ты слышала, что он говорил?.. Мои доказательства против его — ничто.

Она вздыхает, чуть сжимает его руку. Не дожидаясь ответа, Локи обречённо и устало шепчет:

— Я не знаю, что мне делать, Ванда… Что мне… делать?..

— Убей его.

Мальчишка распахивает глаза удивлённо, шокировано. Голос Тора такой серьёзный и глубокий, твёрдый-твёрдый.

Он еле перебарывает себя, чтобы не обернуться. Чтобы не заглянуть в его лицо.

Лишь шокировано прочищает горло и мягко сбрасывает прикосновение подруги. После всего, что произошло, после всего, что он узнал, после всего, что пережил…

Почему он ещё здесь? Почему Тор всё ещё здесь? Почему он говорит это, почему делает это?

Убийства ведь не по его части. Также, как и наркотики, и грабежи, и продажа оружия, но…

Почему мальчик, выросший в идеальных условиях, так просто говорит: «убей его»? Неужели потому, что, — даже несмотря на то, в насколько разных мирах они росли, — они всё же родственные души?..

Локи поднимает руки и неспешно расчёсывает пряди пальцами. Аккуратно и крепко собирает их резинкой.

Тор говорит:

— Если тебе нужно оправдание для собственной совести, можешь считать, что я заказал его тебе.

Это звучит смешно, и он ухмыляется. То, какая поддержка и понимание чувствуются в одном лишь его предложении, вселяет в него уверенность и ещё немного сил.

Лениво прикрыв глаза и откинувшись на спинку, он бормочет:

— У тебя не хватит денег, чтобы купить мои услуги, Тор. Не льсти себе.

Парень позади усмехается, а Ванда вздыхает, чуть более расслабленно и одновременно собрано. За миг до того, как все начинают возвращаться назад в зал, Тор потягивается, совершенно случайно склоняясь к самому его уху, и отвечает:

— Я всегда смогу расплатиться натурой, ты же знаешь…

Локи фыркает. Хочет рассмеяться в голос, но сдерживается. Внутри него происходит что-то невероятное: сердце заходится, частит, а мозг судорожно подключается ко «второму дыханию»/дополнительному питанию.

Он подбирается. Неожиданно для себя чувствует, что готов к этому последнему рывку.

Готов и не боится.

Все возвращаются в зал суда. И присяжные, и прокурор, и судья.

Он поворачивается к отцу и долго смотрит на его профиль. Не пытается запомнить или ещё что-то. Никаких сантиментов. Никаких чувств. Никаких эмоций.

Он отворачивается. Отрешённо размышляет: сделать это чисто или не пожалеть крови.

Приговор зачитывается слишком быстро. Приговор зачитывается слишком «без шансов».

Его приговаривают… Точнее не так. Ему присуждают год, но на самом деле пожизненное в окружной психиатрической больнице с прописанием соответственных препаратов, групповыми «круглыми» посиделками с кучей ненормальных и добрыми, но заебавшимися медсестричками в белых халатиках со шприцом с седативным за спиной.

Довольно коротко. Довольно ясно.

Вот так. И на этом закончим, пожалуй.

Ему кнут, его отцу лишь пряники. Какая жалость.