Читаем Подкидыш (СИ) полностью

Как жалкий, ободранный и бездомный пес… Отличие лишь в том, что он не скулит, обдирая когтями дверь родного дома.

Отличие лишь в том, что у него нет дома, дверь которого он мог бы ублажать своим скулежом.

Ноги сами приносят его в «Щит и меч». Глубоко за полночь, уже в несбывчивом завтра, промерзнув и душой, и телом, он как вор пробирается через задний вход, крадется по коридорам.

Трупный запах окатывает чуть ли не с самого порога. Локи кривится, закрывает за собой дверь черного входа и бесстрашно идет внутрь.

Нос не закрывает.

Фьюри полулежит все в той же мертвой позе у стойки для стрельбы. За его спиной, на деревянной стенке красные засохшие подтеки мозгов/мозговой жидкости/крови.

Локи смотрит на это блекло и как-то безучастно. Пару секунд стоит где-то в центре этого большого тира, а затем вздохнув, принимается за дело.

Для начала включает вентиляцию и снимает куртку. Каморка все такая же, какой и была раньше. Потрепанные, обтертые стены, с рваными обоями и грязным полом, потолки, объятые полукружиями плесневелых подтеков… Ничего лишнего здесь нет, все только для работы: у одной стены стол, высокое кожаное кресло, у противоположной — шкаф с кучей ящичков и дверц. Он перрывает их все: все ящики стола, все ящики шкафа…

Пакеты для мусора и пакеты для трупов находятся не сразу. По ним, по пыли на них, хорошо видно, что последнее время в мире наркоторговли и продажи оружия было затишье.

Так вот пакеты… Они находятся чуть погодя, а еще раньше он находит ящик с наркотой. Замирает.

Морфий, крэк, марихуана, кокаин, ЛСД, и дальше, и дальше, и дальше…

Во рту пересыхает. Он пытается сглотнуть вязкую, кислую слюну, но выходит мягко говоря плохо.

Конечно же, мальчишка все еще помнит, какого это. Он помнит как сначала самую капельку больно, — от того как иголка входит под кожу, как она входит в вену, — а потом постепенно становится совсем-совсем не больно.

Становится спокойно и тепло. Всегда тепло.

Он помнит и знает, что держит над собой контроль. Держит себя на такой толстой цепи, что корабельная цепь тихо курит в сторонке.

Но он также знает, что прямо сейчас его руки медленно опускаются. И в прямом, и в переносном смысле.

Пальцы пробегаются по пакетикам, по верхушкам колбочек… Те звонко смеются, манят, обещая успокоение…

Он не может понять, что чувствует, что ощущает. Не может понять, кем является.

Перед глазами все еще его же бледные пальцы, что выдергивают штекер из розетки. Затем выключающиеся аппараты и Лафей, что бьется в предсмертных конвульсиях.

Он просто не знает, как быть теперь, ведь… Ненависти в его душе больше просто некуда деваться. А вот вдруг появившейся горечи деваться есть куда.

На самом деле нет.

На самом деле он не знает.

Его отец — его проклятье и его последняя ниточка. Его отца больше нет и значит теперь он взрослый.

Теперь он один.

Но Локи не готов. Он готов ненавидеть, но жить с иллюзией одиночества. Он готов желать смерти и мотаться по «семьям», при этом помня что именно есть где-то там за решеткой.

Но он не готов выходить во взрослую жизнь с этим смятением внутри себя, с этой потерянностью и полным отсутствием себя самого. Он просто, просто…

Ящичек с хлопком закрывается. Он поднимается с корточек, подтягивает джинсы и передвигается дальше, просматривая другие.

Отчаянье не настолько огромно пока что. И горечь… Горечь он пока что может просто сплевывать.

Так вот, найдя пакеты, мальчишка упаковывает труп и кое-как дотаскивает до заднего двора. Прикосновения к холодной коже не вызывают омерзения или рвотного рефлекса. Прикосновения к лопате не вызывают ничего так же.

К его счастью забор довольно высок. К его счастью домов рядом почти нет, лишь низкие частные магазинчики и склады.

Он не знает сколько на часах времени, когда выбирается из вырытой ямы, — несколько раз поскальзываясь и падая на дно, а затем вновь поднимаясь, продолжая лезть, — и скидывает туда Фьюри. Он не знает сколько на часах времени, когда притоптывает землю и устало выдыхает.

Он не знает сколько на часах вре…

— Светает… — скинув лопату где-то у входа, Локи оборачивается напоследок и шепчет сухими, осыпающимися прахом, губами. Безразлично фыркает.

К моменту его возвращения и тир, и кабинет Фьюри уже проветрились. Никаких следов трупа, — потому что он выскреб все собственными руками — больше нет.

Какой-то частью мозга понимая, что нужно выспаться, Локи отправляется на поиски матраса. В итоге находит еще и душ, и целую каморку с какой-то одеждой и потрепанным, покрытым пятнами постельным бельем.

Медленно раздевшись в миниатюрной ванной, он избегает смотреть в зеркало и быстро моется. Вода не приносит осознания или успокоения, но от нее и не требуется.

Он концентрируется на плесени в уголках душевой кабинки, на потрескавшейся плитке, на редких тараканах, бегающих из угла в угол.

Он концентрируется, и мысли о страхе, о тревожности, о потрясенности отходят куда-то прочь.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Академик Императорской Академии Художеств Николай Васильевич Глоба и Строгановское училище
Академик Императорской Академии Художеств Николай Васильевич Глоба и Строгановское училище

Настоящее издание посвящено малоизученной теме – истории Строгановского Императорского художественно-промышленного училища в период с 1896 по 1917 г. и его последнему директору – академику Н.В. Глобе, эмигрировавшему из советской России в 1925 г. В сборник вошли статьи отечественных и зарубежных исследователей, рассматривающие личность Н. Глобы в широком контексте художественной жизни предреволюционной и послереволюционной России, а также русской эмиграции. Большинство материалов, архивных документов и фактов представлено и проанализировано впервые.Для искусствоведов, художников, преподавателей и историков отечественной культуры, для широкого круга читателей.

Георгий Фёдорович Коваленко , Коллектив авторов , Мария Терентьевна Майстровская , Протоиерей Николай Чернокрак , Сергей Николаевич Федунов , Татьяна Леонидовна Астраханцева , Юрий Ростиславович Савельев

Биографии и Мемуары / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное