Читаем Подкидыш (СИ) полностью

Вода прохладная и немного ржавая, но он не жалуется. Одевается в свою же одежду, подхватывает постельное белье и возвращается в кабинет. Как только голова касается застеленного отвратительно грязной простыней матраса, он вырубается.

+++

Проходит пара дней, прежде чем он понимает, что нужно выйти и купить еды. Купить еще каких-нибудь вещей.

К этому времени тело уже довольно слабое. Ему трудно даже дышать, не то что двигаться.

Глаза все чаще стреляют в сторону ящика с «тем самым»… Он пытается держаться.

В заднем кармане джинс его кредитка, но чтобы снять с нее нужную сумму, Локи уезжает на другой конец города. Долго ищет банкомат в каком-то захолустном, спальной районе, а когда находит, действует довольно быстро.

Снимает деньги. Забирает их. Выбрасывает сломанную карту в мусорку.

Убраться из того района и вернуться в свой труда не составляет.

Ему иррационально кажется, что его будут искать.

Нет. Не так.

Он иррационально надеется, что его будут искать. И довольно рационально верит, что не найдут.

В круглосуточной магазинчике на заправке, он покупает себе еды на пару недель вперед и несколько одноразовых сим-карт. Локи не то чтобы собирается кому-то звонить, но…

По пути домой, он каким-то образом забредает в книжный магазин и спускает оставшиеся деньги на десяток недорогих книг в мягких обложках.

Почти что счастливый он возвращается назад в «Щит и меч», в кабинет Фьюри со старым неудобным матрасом у одной стены, и кучей наркоты в шкафу у другой.

+++

Все свое время он либо спит, либо читает. На улицу выходит лишь ночью и то «выходит», слишком громко сказано.

Просто сидит на пороге, на заднем дворе, и курит. Пытается считать звезды, когда небо оказывается не слишком затянуто облаками.

Он очень много думает над тем, что произошло, что происходит и что делать дальше, но ни к какому логичному или нет выводу так и не приходит.

Если бы Лафей умер раньше, когда ему было шесть/четыре/до его рождения, все было бы относительно проще. Сейчас же в его голове куча мыслей. Куча тревожностей.

Они кричат, перебивают друг друга, и в итоге все заканчивается дракой.

Он понимает, что нужно идти дальше. На седьмой день он замирает напротив зеркала, — того самого убогого, как и он сам, осколка в ванной — и смотрит.

Обтянутые кожей кости, ввалившиеся глаза с темными кругами и обкусанные, изредка кровоточащие губы.

Еда не то чтобы кончилась, он просто не голоден. Если удастся впихнуть в себя пару глотков воды за сутки — это уже победа.

И вот он замирает перед зеркалом. Пару минут стоит, смотрит на себя внимательно-внимательно.

Вдруг по щекам скатываются слезы. Самые первые-первые.

Его губы не дрожат, его тело не дрожит, он не всхлипывает…

Но капли, крупные и прозрачные, все катятся и катятся. Он моргает и пытается как-то остановиться их. Судорожно утирает пальцами/ладонями, глубоко дышит.

Но это не помогает. Ничто не помогает.

— Что же это… Давай же…

Он слабо топает, как обиженный маленький ребенок, и трет глаза кулачками. Шипит:

— Давай же… Ну, соберись, слышишь…

От звука собственного слабого голоса накатывает лишь сильнее. Его плечи начинают подрагивать.

— Давай… Подними голову и скажи, что все в порядке… Давай же!

Он хватается руками за края раковины и поднимает дикий взгляд на свое отражение. У того испуганные, покрасневшие глаза и дрожащие губы. На лице написана слишком сильная душевная боль.

— Давай… Же… Соберись, ну… Давай…

Он шепчет. Губы, бледные, будто пергамент, шелестят и не слушаются. Он замирает, а затем срывается.

— Давай же! Он мертв! Мертв, слышишь! Ты должен идти дальше! Ну же! Ты же сильный, сука! Подними голову, блять, и иди!

Он впивается пальцами в края раковины, он бьет по ней ладонями от безысходности. Зажмуривается.

Но слезы не уходят. Они катятся и катятся, они стекают ручьями и реками из его прозрачных больных глаз.

И Локи не выдерживает. С криком боли, с криком безысходности, он бьет кулаками по зеркалу, разбивает его вдребезги, а затем просто опускается на корточки, пряча голову и закрывая ее руками.

Осколки все еще сыпятся на пол и в раковину, когда его скручивает истерика, когда тощее тело начинают сотрясать рыдания.

Он не помнит как поднимается и возвращается на свой грязный матрас. Не помнит, как вставляет в почти разрядившийся телефон симку и по памяти набирает один единственный номер.

В трубке звучит судорожное, взволнованное «Алло?», а затем он теряет сознание. Мобильник почти тут же, наконец, разряжается и гаснет.

+++

Локи приходит в себя спустя полчаса, и первым делом его скручивает в приступе рвоты. Он отплевывается желчью, ощущая болезненные спазмы, саднящее горло и ногти, скребущие по полу.

Кое-как проморгавшись, мальчишка поднимается и заставляет себя выпить воды. Заставляет себя поесть: пару печений и батончик с мюсли.

С кислым лицом, чуть позже он убирает все наблеванное какой-то тряпкой. Затем вспоминает о Ванде.

Когда, в спешке накинув на пропахшую потом футболку куртку, он выбегает на задний двор, а с него, через забор, подкрадывается к главному входу, она уже там. Стоит, переступая с ноги на ногу, и оглядывается.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Академик Императорской Академии Художеств Николай Васильевич Глоба и Строгановское училище
Академик Императорской Академии Художеств Николай Васильевич Глоба и Строгановское училище

Настоящее издание посвящено малоизученной теме – истории Строгановского Императорского художественно-промышленного училища в период с 1896 по 1917 г. и его последнему директору – академику Н.В. Глобе, эмигрировавшему из советской России в 1925 г. В сборник вошли статьи отечественных и зарубежных исследователей, рассматривающие личность Н. Глобы в широком контексте художественной жизни предреволюционной и послереволюционной России, а также русской эмиграции. Большинство материалов, архивных документов и фактов представлено и проанализировано впервые.Для искусствоведов, художников, преподавателей и историков отечественной культуры, для широкого круга читателей.

Георгий Фёдорович Коваленко , Коллектив авторов , Мария Терентьевна Майстровская , Протоиерей Николай Чернокрак , Сергей Николаевич Федунов , Татьяна Леонидовна Астраханцева , Юрий Ростиславович Савельев

Биографии и Мемуары / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное