Подкова на счастье

В какой-то мере я знал о ней уже в то время, когда угодил под копыто при вспашке огорода. Но та страсть была ещё совершенно детской, неотчётливой. Возрасти ей помог старый колхозный конюх, некогда служивший в кавалерии.

Будучи старым и очень больным, но не имея замены, он поощрял желания сельской ребятни поучаствовать в уходе за лошадьми, в частности доверял им убирать стойла, приносить к ним соломистого подстила, воды или водить животных на водопой, купать их в озере. Некоторым же везло особенно: группой из трёх-четырёх человек он посылал их в ночное.

Я был в числе тех, кто при всяком подходящем случае приходил к конюшне, и скоро её смотритель заметил меня. Показывая своё хозяйство, он позволял мне подходить к стойлам, где я мог наблюдать естественную гордую выправку каждой лошади, заглядывать в их проницательные, всё понимающие глаза, трогать и гладить их морды.

Тут в отдельном стойле содержалась и та кобылка, что ударила меня, но на которую я не помнил обиды. Она выглядела старой и измождённой, безучастной ко всему, что происходило вокруг неё, – столько-то, видно, досталось ей на её веку…

Меня она, может, и узнала, но ни в её глазах, ни в ленивых потряхиваниях поседевшими чёлкой и гривой, ни в желании принюхаться ко мне, когда я протянул к ней ладошку, я этого разобрать не мог.

От смотрителя я узнавал многое о повадках животных, об их мастя́х. Животные были истощены нехваткой кормов в холодное время года, но среди лета выглядели достаточно исправно. Другими становились их стать, резвее – повадки. Это особенно было заметно в молодых животных. Их обкатывал сам конюх, после чего их поведение более вписывалось в те нормы, какие требовалось им соблюдать, находясь на отгоне в гурте́.

Конюх позволил и мне отправиться в ночное, на что дала согласие и мама. Нам с моими двумя дружками предписывалось отпасти небольшой гурт на роскошном цветистом лугу, на небольшом расстоянии от которого размещалось уже почти дозревшее зерновое поле, кажется, – овся́ное. Ни в коем случае нельзя было допустить, чтобы они туда наведались.

На выпас мы пригнали коней ближе к сумеркам. Лошади приучены не разбредаться, когда они спутаны и под ногами у них вдоволь мягкой и сочной травы. Достаточно было спутать лишь тех, которые постарше возрастом. Мы легко справились с этой задачей. Конечно, уснуть было противопоказано, хотя и хотелось, особенно в преддверии у́тра.

Мы разожгли костёр от креса́ла и, усевшись вокруг него, тихо переговаривались, время от времени подталкивая друг друга под локоть, что означало – усилить внимание на видимом перед глазами секторе обзора. Рядом прилёг пёс, живший при конюшне. Особой породностью он не блистал, но как-то сразу становился своим для всех, позволяя каждому из нас его приманивать и гладить.

Отходя чуток в сторону, он ложился на живот, протягивал вперёд свои передние лапы и клал на них голову. В таком положении, с закрытыми глазами, он казался спящим, но несомненно бодрствовал даже во сне, о чём говорили его то и дело поднимавшиеся лохматые уши и довольно частые неожиданные взлаивания.

В ночном его роль сводилась к тому, что он мог первым учуять опасного для животных зверя, например, волка, и тем предотвратить возможную беду, поскольку серые были особенно охочи до молодняка, – нападая спереди, они успевали подрать жеребятам ноги и огрудки до крови, после чего жертву долго приходилось содержать в режиме выздоровления.

Стояла тихая ночь с луной, скрытой под скоплением преддождевых облаков. Там, где ей удавалось показать себя, её свет лился на землю, казалось, так интенсивно, как будто ввиду облачной преграды образовался его переизбыток и ему – надо спешить…

Местность в эти минуты преображалась в её слегка затуманенной, искрящейся осветлённости…

Хорошо были видны легко узнаваемые пределы, куда позволялось перемещаться пасущимся лошадям. Иногда кому-нибудь из нас надо было подняться и пройтись на свой участок обзора и подогнать лошадей ближе к стоянке. Пёс моментально увязывался за отлучившимся от костра и сопровождал его на всём пути его следования, иногда показывая бескорыстное рвение, – забегая недалеко вперёд и участливо поскуливая.

Я восторгался гармонией ночи, где как будто присутствовало всё возможное, в его колоссальной необъятности и умиротворённости, но не было ровным счётом ничего лишнего.

Травяной запах пьянил и тяжелил сознание, но дышалось легко, с удовольствием. Еле слышны были звуки уставших к ночи луговых насекомых и птиц. Изредка они дополнялись инстинктивными конскими всхрапами или тихим, коротким ржанием.

В такой обстановке забываешь об ограничениях и чувствуешь, как ты сполна свободен…

В проёме, открывшемся в нависших книзу, будто располневших облаках, там, где так причудлива игра лунного света, я мог видеть безбрежное и бездонное пространство, сквозь которое свет не только луны, но и других небесных тел проникает беспрепятственно и мгновенно. Он свободен в своём движении, и светлеет всё, чего достигают его лучи; свободен и смел…