Подкова на счастье

Оно затруднялось тем, что обувкой нам служили не валенки с их хотя и жёстким, но плотным и довольно толстым материалом, а некое подобие просторных коротких сапожек, под портянки, называемых бурками, кроившимися из тонкого изношенного войлока или старого шинельного сукна. В лучшем случае снизу они могли подшиваться вырезкой из отслужившего своё валенка, но такой материал состоял в большом дефиците. Ходьба в бурках на лыжах по жёсткому твёрдому снегу – ещё куда ни шло. В беге же, да если снег свежий и мягкий, всё менялось. Для ребятни, впрочем, эти виды передвижения главными не считались. Особую значимость имели спуски с возвышенности.

Одна из сопок начиналась у смешанного леса, неширокой полосой тянувшегося посреди села до железной дороги, где полотно пролегало в искусственной ложбине. На крутом склоне этой сопки и нужно было показать своё умение каждому.

Самые меньшие обходились ледяными блюдцами округлой формы, а также – санками.

Как ни заезженным и скользким был спуск, эти средства катания не заносило на́ сторону, поскольку ими управлять и тормозить можно ногами, легко предотвращая наезды на опасные участки, чем достигалась достаточная безопасность для седоков. Ими охотно становились и старшие из ребят, как мальчишек, так и девчонок, а для усложнения им ставили суживавшие проезд меты, слева и справа, которых не надлежало касаться при спусках.

Для преодоления такого условного препятствия устраивались «поезда», в которых участвовали, кто только хотел, и это шутливое и шумное представление захватывало всех собирающихся.

Мы с братом уже владели искусством спусков на «ледышках» и санках. Спуски на лыжах с обычными, деревянными палками, легко увязавшими нижними концами даже в свежем, неплотном снеге, чего следовало не допускать из-за возможности резкого, непредусмотренного торможения на ходу, проходили по-разному, но поначалу неизменно заканчивались падением, – в тех местах, где снеговая плоскость имела углубления, как правило, – наискось предпринятому движению.

Это для лыжника – «проколы» с последствиями. То есть тебя могло отшвырнуть и занести так, что ты окажешься совсем близко от лесных зарослей, а там, если за что зацепишься, как дважды два сломаться не только лыже, но и руке, ноге, что уже не раз бывало с другими…

Я настойчиво совершенствовал спуски. «Трассу», если её так можно назвать, изучил основательно. Стало получаться, – при стартах как осторожных, спокойных, так и – с разбега.

А самое сложное было связано с трамплином; он находился по другую сторону сопки, почти напротив лыжно-саночного спуска. Туда ходили по узкой заснеженной тропе, держа лыжи в руках, и – далеко не все. Трамплинный спуск по протяжённости почти был равен лыжно-саночному, а высота его «ступени» или обрыва составляла метра два, если не больше. Стало быть, в свободном полёте, при достаточном стартовом разбеге требовалось находиться уже несколько метров…

Нет, я не закрыл глаза от страха при первом прыжке. Предварительно я тщательнейшим образом осмотрел место приземления. Оно было «естественным», то есть никак не оборудованным и не разровненным. Площадку формировал только обильный снежный покров. Опасность мог создавать какой-то камень, выпавший сюда из уступа, или случайно оказавшаяся тут ветка.

Прыжок мне удался блестяще; он мог выглядеть, пожалуй, как образцовый для данной местности, так что я тут же удостоился похвалы и завистливого расположения более опытных прыгунов. Среди них не оказалось никого моложе и тщедушнее меня…

Ошибки допустить было никак нельзя, да и чем она вообще могла обернуться, – об этом не хотелось и думать. Главное – я справился и достиг намеченной цели, приказав себе забыть о страхе ради того, чтобы удостовериться: я могу быть смелым и здесь, в таком ответственном и опасном испытании…

Управляясь с лыжами, я имел возможность побродить на них по снежному покрову, куда зимой если кто и заходит, то очень редко и опять же – только на лыжах. Это то пространство, которое, начинаясь от избы, простирается от неё по огородам, удаляясь в поля, в балки, перелески, скрытые снегом заболочья, к заснеженным отрогам и увалам горных кряжей.

В деревне жизнь неполноценна, если смотреть на зимний пейзаж из окна, двора, или проходя по тропинке к соседней усадьбе, к колодцу, по проезжей части улицы. Даже ближайшая даль никогда не откроется взору в том её содержании, какое она приобретает, перенося снегопады, морозы, метели и вьюги, устилаясь под ними.

Мы с братом, прихватив санки, уже привычно добирались через поля до участков нестроевого леса, чтобы нарубить там дров для домашнего истопа. Много впечатлений остаётся, когда находишься в таком месте. То услышишь, как по верхушкам невысоких дубков или берёз прошумит ветер, сметая снежинки с веток; то птица какая прокричит, беспокойно и одиноко, словно она спала-спала и только что проснулась, не зная, зачем; то обнаружишь среди кустов цепочки замысловатых следов, совсем лёгких или с провалом в снеговой пласт, что указывает на величину зверушки и её ускоренный бег под влиянием испуга…