Подкова на счастье

С такой оскорбляющей задержкой мама получала статус вдовы! И опять же – как бы неполноценный, – ввиду продолжавшейся внутригосударственной политики недоверия и подозрительности к согражданам… При ней мамин статус никак не мог рассматриваться равным участи жён фронтовиков, погибших на полях сражений, и, по моим наблюдениям, такое положение не претерпело изменений не только в первый послевоенный период, но и позже, много позже. Во всяком случае, маме не было суждено ощутить в этом хоть какой-то перемены… То есть – на такое несправедливое отношение к себе она как бы обрекалась… Эту свою участь она переносила стоически, никому не показывая обид, ни на что не жалуясь.

Из-за сильных за́сух, случившихся подряд в первые два послевоенных летних сезона, колхоз и в мирной обстановке не имел возможности воздавать своим работникам по затраченным ими трудам. На трудодни выдавались крохи зерна и – ничего больше. То есть, как и прежде, каждому следовало рассчитывать главным образом на огород и на подворье.

Мама огород содержала хотя и меньшей площади, чем раньше, но работала на нём со всем возможным старанием. За счёт выращенного на грядках содержались корова, куры, поросёнок.

Домашнее хозяйство по-прежнему обкладывалось налогами, но теперь часть продуктов могла идти на продажу, хотя до этого доходило весьма редко из-за нехватки времени, ведь работа в колхозе не отменялась. В деньгах, каких ни каких, ощущалась острая нужда. Одежда, обувка, постельные принадлежности изнашивались до последней степени. Нищенским оставался домашний скарб.

Летом, находясь на каникулах, я вносил свою лепту в пополнение скудной денежной копилки. В июне на пустовавшие колхозные луга приезжала заготавливать сено для шахтных лошадей бригада горняков. Это в той стороне, куда направлялись воинские части при объявлении войны Японии.

Горнякам я носил и продавал молоко и яйца. Как-то один из них, оказывавший по отношению ко мне особо дружеское расположение, зазвал меня к месту свежего выкоса, при этом загадочно указывая на собравшихся там работников.

Подойдя к ним, я увидел удава. Его разре́зали косой надвое, когда ему чего-то вздумалось высунуться из травы и направиться к работавшим на лугу заготовителям; части рептилии теперь поотдельности извивались в конвульсиях. Зрелище отвратительное…

Так на деле подтверждался слух о том, что этакие гады водятся в наших местах, с чем связывалась и одна из ро́ссказней, уже упоминавшаяся мной выше…

Продавать молоко и яйца, а также некоторые овощи с огорода я ездил и на рынок в районный центр, одновременно доставляя в заготовительную организацию продукты, которые следовало сдавать по налоговым обязательствам. Суммы выручал чисто символические.

Мама берегла каждую копейку. Из накоплений выделяла мне на хлеб, когда я уже освоился в житье на отдалённой железнодорожной станции, учась в семилетней школе. Теперь я мог побольше прихватывать на предстоящую неделю картошки, тех же яиц или молока, в зимнее время – свининки.

Также мама частицу денег отсылала моему среднему брату. Ей было в удовольствие заботиться о нас, так жестоко обделённых в пору нашего малолетства. В мои наезды домой по выходным дням, как ни краткими они были, я, как и летом, помогал маме, чем мог.

С дороги, когда я заходил в избу, она сразу усаживала меня за стол, и я за обе щёки уплетал уже приготовленную ею снедь. Дав мне поспать часа два, будила меня. Это значило, что мне пора отправиться в лес за дровами.

Удобнее всего было заготавливать их, доставляя по снегу на санках. Я знал несколько участков, где мог нарубить приличной толщины дубков, – их древесина давала больше всего тепла. Также привозил береста, ясеня, берёзы, чёрного дуба.

Посещение леса, когда он в снегу и в нём стоит особенная тишина, я воспринимал с какой-то трепетной радостью и ожиданием.

Что там за потеря или досада, если прошедшей ночью, а ещё и другими ночами, когда я, добираясь домой, не высыпался! Или другие, не вполне желательные для меня обстоятельства!

Чистое голубое небо над головой, морозный воздух, лёгкая игра ветра в неопавшей листве в заиндевелых кронах деревьев, цепочка следов зверька или птицы на белом снегу – всё становилось для меня важным, освежающим душу, необходимым…

За зиму я успевал навозить дров с избытком, так что их хватало и на другое сезонное время, когда плита топилась для приготовления пищи и в связи с похолоданиями.

В нарезанных на ко́злах чурках, поколотых на поленья, запас хорошо подсыхал во дворе; топка шла веселее; маме на радость…

Один из участков для вырубки я облюбовал за озером, в котором, как я уже говорил, купалась сельская ребятня. Заболоченная местность за ним промерзала и покрывалась снегом. До ближайшей от озера сопки – с километр.

Даже учитывая, что ещё почти столько занимал путь по селу и по склону к озеру, я не огорчался. К леску уже пролегали санные проезды.

Он манил щедрым дубняком, а, кроме того, если чуток подняться там от равнины, вся как на ладони открывалась панорама своей бедственной деревни.