Подлинная история Айвенго, Робина Капюшона и прочих

А в это самое время в далеком Лондоне, в роскошных покоях Вестминстерского дворца, разыгрывалась совсем иная сцена. Хьюберт Уолтер, архиепископ Кентерберийский и главный юстициарий Англии, стоял перед новым королем Иоанном, гордо выпрямившись и глядя ему прямо в глаза. На лице прелата застыло выражение глубокой скорби и негодования.

- Ваше Величество, - говорил он твердым, хоть и печальным голосом. - Я пришел просить вас об отставке. Прошу освободить меня от всех должностей и позволить уйти на покой.

Король Иоанн, разозленный этой дерзкой речью, некоторое время молчал, меряя непокорного иерарха злобным взглядом. Потом его узкие губы расплылись в ехидной усмешке:

- Что ж, любезный Хьюберт, я принимаю вашу отставку. Ступайте на все четыре стороны. Только учтите - своим неповиновением вы рискуете не только собственной головой, но и благополучием вашей драгоценной церкви. Как бы ей не пришлось раскошелиться на новые подати и подношения своему государю. Вы меня поняли?

Хьюберт Уолтер гордо вскинул голову, не удостоив короля ответом. С достоинством поклонившись, он развернулся и решительно зашагал к выходу, звеня шпорами и шурша роскошными одеждами. В его сердце кипели обида и гнев, но он усилием воли подавил их, вознося мысленную молитву Господу.

"Всеблагой Отче наш, - шептал он, сжимая висящий на груди крест. - Укрепи и направь меня на избранном пути. Дай мне сил противостоять злу и творить добро вопреки всему. Не допусти, чтобы я сломался или отступил перед лицом испытаний. Защити свою паству, спаси невинных и гонимых. Вразуми жестоких и неправедных. Яви всем свою любовь и милосердие, дабы расточились тьма и скверна, царящие ныне в державе нашей. Да святится имя Твое и да пребудет воля Твоя. Аминь".

С этой горячей молитв ой Хьюберт Уолтер покинул королевский дворец и отправился в свою епархию - вершить последние дела и прощаться с паствой. Он знал, что впереди его ждут нелегкие времена опалы и неизвестности, но в душе его царили покой и решимость. Ибо он сделал все, что мог, дабы защитить правду и справедливость. А остальное было в руках Божьих.

Меж тем в Йорке уже вовсю кипели сборы и приготовления. Робин Худ и Ревекка, продав свой скромный дом и раздав беднякам все, что не могли унести с собой, готовились пуститься в далекий и трудный путь. Они решили плыть в Италию, в вольный город Венецию, где, по слухам, евреи жили свободно и зажиточно, не ведая гонений и притеснений.

Весь еврейский квартал высыпал на улицы, чтобы проводить своих заступников и друзей. Люди плакали и благословляли их, совали в руки узелки с едой и подарками, просили не забывать о них и писать почаще. Особенно страдали и убивались старики и дети, для которых Ревекка была доброй феей и целительницей.

Сама же Ревекка, бледная и осунувшаяся, едва сдерживала слезы, обнимая на прощание соседей и подруг. Ее терзали сомнения и страхи, но она не подавала виду, стараясь ободрить и утешить своих близких.

Не горюйте, родные мои, - говорила она, из последних сил улыбаясь сквозь слезы. - Мы еще свидимся и будем вместе. Господь не оставит вас, а мы будем молиться за вас денно и нощно. Держитесь крепче и верьте - черные дни пройдут, солнце вновь воссияет над нашими головами.

Робин, суровый и молчаливый, уже сидел на облучке повозки, запряженной двумя крепкими мулами. Рядом с ним примостились притихшие дети - двое сыновей и дочь. Наконец, Ревекка, в последний раз расцеловав рыдающего отца, вскарабкалась на повозку, и Робин тронул вожжи.

Скрипя колесами и пыля, повозка медленно выкатилась из ворот квартала и покатила по мощеным улицам Йорка. Вслед ей неслись плач, причитания и благословения провожающих, но супруги, не оглядываясь, смотрели вперед - туда, где за городскими стенами начиналась новая неведомая жизнь.

- Ну вот и все, Ревекка, - тихо проронил Робин, когда последние дома остались позади и повозка выехала на пустынный тракт. - Мы покидаем Англию. Быть может, навсегда. Оглянись в последний раз на родные края. Запомни их.

Ревекка, всхлипнув, обернулась и долгим взглядом окинула зеленые холмы и рощи, сизые полосы рек и ручьев, старые норманнские башни и саксонские усадьбы.

- Прощай, Англия, - прошептала она, комкая в руках край платка. - Прощай, земля неласковая, но родная. Быть может, когда-нибудь мы еще ступим на твою благодатную почву - вольными, равными, желанными. А пока прости нас и отпусти с миром. Мы будем помнить и любить тебя, что бы ни случилось.

С этими словами Ревекка отвернулась и, спрятав лицо на груди мужа, разрыдалась. Робин обнял ее за плечи и прижал к себе, бережно поглаживая по спине. Теперь только друг у друга да у Бога они могли искать опоры и утешения.

В этот миг им обоим вспомнилось то, что предсказал им когда-то мудрый старец-еврей, друг Исаака из Йорка. Много лет назад, когда Робин и Ревекка только поженились, он пришел к ним в дом и, пристально глядя на молодых своими выцветшими, но зоркими глазами, изрек: