Подлинная история Анны Карениной

“Мазурка – это душа бала, цель влюбленных, телеграф толков и пересудов, почти провозглашение о новых свадьбах, мазурка – это два часа, высчитанные судьбою своим избранным в задаток счастья всей жизни”, – писала поэтесса и прозаик Евдокия Ростопчина[4].

Вот чего лишили Кити Вронский и Анна! “Двух часов, высчитанных судьбой”, и одновременно “счастья всей жизни”. И когда потом Вронский будет говорить Анне о “счастье всей жизни”, мы должны помнить о том, что случилось на балу.

Кстати, Кити все же танцевала мазурку. Графиня Нордстон, понимая, что барышня ведет себя несообразно этикету, уединившись от всех, заставила Корсунского пригласить Кити. Но это была уже не честь для нее, а позор.

Во время танца Кити совсем другими глазами увидела Анну. Раньше она казалась ей только прелестной. Но теперь в ее прелести она видела и другое.

Какая-то сверхъестественная сила притягивала глаза Кити к лицу Анны. Она была прелестна в своем простом черном платье, прелестны были ее полные руки с браслетами, прелестна твердая шея с ниткой жемчуга, прелестны вьющиеся волосы расстроившейся прически, прелестны грациозные легкие движения маленьких ног и рук, прелестно это красивое лицо в своем оживлении; но было что-то ужасное и жестокое в ее прелести.

Впервые в описании Анны Толстой позволяет себе эпитеты “ужасное” и “жестокое”. Но этого мало.

В середине мазурки, повторяя сложную фигуру, вновь выдуманную Корсунским, Анна вышла на середину круга, взяла двух кавалеров и подозвала к себе одну даму и Кити. Кити испуганно смотрела на нее, подходя. Анна, прищурившись, смотрела на нее и улыбнулась, пожав ей руку. Но, заметив, что лицо Кити только выражением отчаяния и удивления ответило на ее улыбку, она отвернулась от нее и весело заговорила с другою дамой.

“Да, что-то чуждое, бесовское и прелестное есть в ней”, – сказала себе Кити.

“Ужасное”, “жестокое”, “бесовское”. И все это – неразрывном соединении с “прелестным”. Мы впервые видим Анну опасной. До этого она вызывала только чувство симпатии – у матери Вронского, с которой ехала в Москву в одном вагоне; у Долли, которой она помогла выйти из трудной семейной ситуации; у ее детей, которые повисли гроздью на приехавшей тете; у самой Кити, которая почти влюбилась в нее. И вдруг “ужасное”, “жестокое”, “бесовское”… Да, мы видим это глазами оскорбленной Кити. Но мы всегда на протяжении романа будем видеть героев глазами других героев.

И не забудем, что Кити – по сути, еще ребенок. Она смотрит на Анну широко распахнутыми детскими глазами (глаза Анны прищурены), но впервые видит в ней не только прелестную женщину, но и Сатану, о котором ей говорили православные батюшки, но в существование которого она едва ли до этого верила.

Нет, Анна, конечно, не Сатана. Человек не может быть дьяволом, как не может быть Богом. Но этого момента мы не должны забывать. Без него мы не поймем всего, что произойдет в романе дальше.

Сразу после мазурки Анна уезжает с бала. Бежит как преступник с места преступления. Но что же она сделала? В отношении Кити она, скорее, совершила благо. Она разрушила ее иллюзии о Вронском, который только играл чувствами девушки, не собираясь делать ей предложение. Она расчистила Кити путь к союзу с Левиным.

Ее преступление в другом. Она погубит себя, погубит Каренина и погубит Вронского.

Это и станет финалом ее мазурки.

Поезда и метели

В прозе Толстого железные дороги играют особую роль. Не говоря уже об “Анне Карениной”, где железная дорога является одним из самых важных “персонажей”, она присутствует в других его произведениях.

Действие “Крейцеровой сонаты” происходит в железнодорожном вагоне, где Василий Позднышев рассказывает соседям по купе историю своей ревности и убийства жены.

В романе “Воскресение” на станции железной дороги беременная Катюша Маслова видит в вагоне своего соблазнителя Нехлюдова. Он едет первым классом. “На бархатных креслах сидели друг против друга два офицера без сюртуков и играли в карты. На столике у окна горели отекшие толстые свечи. Он в обтянутых рейтузах и белой рубашке сидел на ручке кресла, облокотившись на его спинку, и чему-то смеялся”.