Но для Левина, сидевшего в своей деревне, прошел всего один год. Когда он приезжает к Облонским, чтобы сделать Кити новое предложение, она говорит ему «с виноватою и вместе доверчивую улыбкой»: «Прошлую зиму, вскоре после того… как вы у нас были… у Долли дети все были в скарлатине…»
Левин последний раз был у Щербацких «прошлую зиму», то есть год назад. А для Анны, Каренина и Вронского прошло два года. Куда же потерялся целый год в романе о Левине и Кити?
В самом начале романа с появлением Левина в Москве происходит сбой хронологии в повествовании. Например, разговор с профессором на квартире Кознышева описывается после того, как Левин встречается со Стивой на его службе. Но Левин едет к Стиве после того, как из квартиры Кознышева уезжает профессор. Этот разговор не имеет никакого значения для завязки интриги между Левиным и Кити, Анной и Вронским. Для романа он не нужен. Но это дает некоторую краску для характеристики Левина. А стало быть – наплевать на хронологию и цельность интриги.
Какая для Левина, с его «дикостью», о которой говорит Стива, разница – четверг или пятница? Два года или один? Он живет в другом времени и в другом пространстве. Но при этом вторгается в пространство романа об Анне так же, как вламывается в присутствие Стивы и в купе Каренина. Грубо, беззаконно, но с такой мощью, что никто не в силах ему помешать…
Глава четвертая
Левин и Вронский
В одной из лучших, на мой взгляд, биографий Толстого, написанной Андреем Зориным («Жизнь Льва Толстого. Опыт прочтения») есть интересное наблюдение, которое мне никогда не приходило в голову, хотя оно вроде бы лежит на поверхности. Сравнивая «Войну и мир» и «Анну Каренину», биограф пишет: «В центре обоих великих романов Толстого находятся пары протагонистов, представляющих собой разные стороны
Тонкость этого наблюдения не в том, что Андрей Зорин заметил эти две пары персонажей. Их «парность» очевидна. И не случайно Наташа Ростова сначала влюбляется в Болконского, но в качестве жены достается Пьеру, а Кити Щербацкая сперва увлекается Вронским, но замуж выходит все-таки за Левина. Тонкость наблюдения в том, что обе эти пары представляют собой «разные стороны
Во-первых, Пьер и Левин, как и Толстой, – стихийные философы, чего не скажешь о Болконском и Вронском. Во-вторых, и внешне, и внутренне своей «дикостью», «медвежистостью» Пьер и Константин куда больше похожи на молодого Толстого, нежели щеголеватые, с безукоризненными манерами Андрей и Алексей. Да просто последние два совсем на него не похожи. Но то, что они на него не похожи, еще не означает, что Толстой не хотел видеть себя в этих образах.
Из трех своих братьев, Николая, Сергея и Дмитрия, молодой Толстой откровенно завидовал первым двум, но никак не Дмитрию, которого он вывел в образе Николая Левина, старшего брата Константина. В своих незаконченных «Воспоминаниях» он писал: «С Митенькой я был товарищем, Николеньку я уважал, но Сережей я восхищался и подражал ему, любил его, хотел быть им. Я восхищался его красивой наружностью, его пением, – он всегда пел, – его рисованием, его весельем, и в особенности, как ни странно это сказать, непосредственностью его эгоизма».
Однако и брата Николая Лев не просто уважал, но тоже пытался ему подражать. Возможно, это было одной из решающих причин, почему в апреле 1851 года, разочаровавшись в сельском хозяйстве и увязнув в карточных долгах, он вослед за старшим братом фактически бежал на Кавказ и прослужил там более двух лет. Но дослужился всего лишь до младшего офицерского чина – прапорщика. Рано скончавшийся от чахотки на французском курорте Николай дослужился до полковника. Что называется, военный
Сергей, выпускник Казанского университета, один из лучших студентов математического факультета и любимец ректора, великого математика Н.И.Лобачевского, не стал заниматься наукой и служил в гвардии в Царском Селе. Он вышел в отставку в чине майора. Считается, что его черты есть в образе Андрея Болконского. Но, возможно, и Вронского.