Подлинная история Константина Левина

[о]: – Стива! Стива! – закричала Долли, покраснев.

Он обернулся.

– Мне ведь нужно пальто Грише купить и Тане. Дай же мне денег!

– Ничего, ты скажи, что я отдам, – и он скрылся, весело кивнув головой проезжавшему знакомому.

Кажется, Толстой все сделал для того, чтобы образ Долли стал непривлекательным. Высохшая, неопределенного возраста, постоянно беременная, в заштопанных кофточках, глубоко несчастная женщина. Некрасиво несчастная, в отличие от Анны. Долли знает, что муж изменяет ей, и смирилась с этим.

[о]: Отношения к Степану Аркадьичу после примирения сделались унизительны. Спайка, сделанная Анной, оказалась непрочна, и семейное согласие надломилось опять в том же месте. Определенного ничего не было, но Степана Аркадьича никогда почти не было дома, денег тоже никогда почти не было, и подозрения неверностей постоянно мучали Долли, и она уже отгоняла их от себя, боясь испытанного страдания ревности. Первый взрыв ревности, раз пережитый, уже не мог возвратиться, и даже открытие неверности не могло бы уже так подействовать на нее, как в первый раз. Такое открытие теперь только лишило бы ее семейных привычек, и она позволяла себя обманывать, презирая его и больше всего себя за эту слабость.

Самая жалкая и невыносимая сцена с участием Долли не та, где она впервые узнает о предательстве Стивы и страдает от обиды и ревности. Здесь она, по крайней мере, знает о своем нравственном преимуществе перед Стивой, как верная жена и заботливая мать. Но когда она едет к Анне и не решается посмотреть на себя в зеркальце, она сама начинает мечтать об измене мужу. Долли пытается примерить роль Карениной на себя:

[о]: Но и не глядясь в зеркало, она думала, что и теперь еще не поздно, и она вспомнила Сергея Ивановича, который был особенно любезен к ней, приятеля Стивы, доброго Туровцына, который вместе с ней ухаживал за ее детьми во время скарлатины и был влюблен в нее. И еще был один совсем молодой человек, который, как ей шутя сказал муж, находил, что она красивее всех сестер. И самые страстные и невозможные романы представлялись Дарье Александровне. «Анна прекрасно поступила, и уж я никак не стану упрекать ее. Она счастлива, делает счастье другого человека и не забита, как я, а, верно, так же, как всегда, свежа, умна, открыта ко всему», – думала Дарья Александровна, и плутовская улыбка морщила ее губы, в особенности потому, что, думая о романе Анны, параллельно с ним Дарья Александровна воображала себе свой почти такой же роман с воображаемым собирательным мужчиной, который был влюблен в нее. Она, так же как Анна, признавалась во всем мужу. И удивление и замешательство Степана Аркадьича при этом известии заставляло ее улыбаться.

В Воздвиженском Долли, уже рожавшая девять раз, услышит от Анны поразительную для себя новость. Оказывается, от беременности можно предохраняться. И для этого есть специальные средства.