Подлинная жизнь Дениса Кораблёва. Кто я? «Дениска из рассказов» или Денис Викторович Драгунский? Или оба сразу?

Как-то мы с моим другом и соседом Андреем Яковлевым стояли около его калитки. Дача Яковлевых была как раз напротив дачи Твардовских. Был вечер, но еще светло – июнь. В конце аллеи показался седой мужчина с тростью и трубкой. Он шел расслабленным и неспешным шагом, глядя себе под ноги, шваркая тростью, сбивая с дороги камушки. Трубка его погасла. Седой мужчина вдруг поднял голову и заметил нас. И тут мы узнали его – потому что он был уже близко, шагах в пятидесяти. Это был Симонов. Он взял свою трость под мышку, достал зажигалку, раскурил трубку, несколько раз сильно затянулся, окутался синим полупрозрачным облаком душистого – мы потом почувствовали – дыма и, гордо закинув свою красивую сухую голову, продолжал идти пружинистым, достойным шагом, закидывая вперед руку с тростью, впечатывая ее в асфальт с резким цоканьем, обгоняя ее и через два шага снова забрасывая вперед. Не забывая при этом через пять шагов на шестой выпускать синее дымное облако, так идущее к его седине и смуглому горбоносому профилю.

Симонов идет в гости к Твардовскому! Не фиг собачий! И это тоже понятно. «Потому что настоящий Симонов погиб на войне в 1944 году. А то, что осталось, – одна тоска и видимость», – сказал мой друг Андрей Яковлев, любитель этаких парадоксов.

У Дыховичных была домработница по имени Милда, латышка. Однажды я пришел утром к Дыховичным за Ванькой, потому что мы с ним договаривались вместе идти кататься на лодке. Прихожу, стучусь в дверь. Открывает Милда, вся бело-розовая, в белом накрахмаленном платке. «Ваня дома?» – спрашиваю. А она прикладывает палец к губам и говорит: «Молодой господин еще спит».

Строительство дач нашего поселка велось советским манером. Мои ровесники не раз читали в газетах сетования граждан и возмущение журналистов по поводу того, что вот, дескать, новый район построили, а дорогу к нему еще не подвели. У нас в поселке было примерно так же. Эти роскошные по тем временам дома были построены, а асфальт положили года через четыре или пять. Я еще помню проселочное месиво на наших аллеях. В домах были ванные комнаты и туалеты с унитазами, но водопровода еще не было, поэтому по поселку каждый день ездил водовоз дядя Петя, управлявший слепым конем по имени Руслан. На телеге стояла огромная, самое малое на тонну, а может быть, на полторы, бочка, и оттуда хозяева или их домработницы брали по два-три ведра воды на день. Для готовки и умывания. А все дела делались в деревянном сортире, который стоял в углу участка. Впрочем, это продолжалось недолго. Уже к 1962-му, кажется, году водопровод провели. Но пока его не было, дядя Петя развозил воду, а с ним рядом на облучке этой бочко-телеги сидел Ваня Дыховичный и добровольно, безо всяких просьб разносил ведра с водой по домам. В результате за два таких лета Ванька стал просто атлет, богатырь. Смуглый, широкоплечий, талия узкая, мышцы так и перекатываются. Помню, как он помогал кому-то, чуть ли не моей маме, дотащить чемоданы до машины, подхватив их сразу четыре – по два чемодана в каждую руку. «Ах, какой Ваня красивый, – сказала мама. – Какой сильный, какой ловкий и какой вежливый. Ну просто западный мальчик». Я, как уже не раз говорил, где-то с семи до восемнадцати лет был тайным монархистом и русофилом, поэтому эти восторги по поводу «западного мальчика» мне очень не нравились. Но я, разумеется, смолчал.

Как странно, что из тайного русофила и монархиста вырос такой оголтелый либерал. Но это часто случается. Если ребенок в детстве неслух и забияка, значит, взрослым он станет скромным и порядочным человеком. И наоборот: из тихих ласковых детишек вырастают подростки – мучители родителей.

Ваня действительно был западным мальчиком. Он тоже слушал «музыку на костях», тоже ходил танцевать современные танцы в танцзал при соседнем доме отдыха. Помню, как его за это ужасно ругала мама Александра Осиповна. Уж не знаю, чем она была недовольна, но кричала: «Ишь, по танцзалам бегаешь!» Именно вот это слово. «Ишь, рок-н-ролл ему подавай». Не помню, почему я оказался рядом, но помню, как Ваня сидел на скамеечке под лестницей, его мама расхаживала перед ним, а он сидел повесив голову и время от времени говорил: «Ну зачем при Дениске-то? При Дениске-то зачем?»