Подлинная жизнь мадемуазель Башкирцевой

С 1820 года жили в Париже еще два Сутцо, Александр и Панагиотис, два выдающихся новогреческих поэта. Впавши в меланхолию и мизантропию, в конце 60-х годов оба поэта умерли, последовав друг за другом. Потомки многих валахских князей Сутцо, проживали в Париже, и один из них долго и безуспешно ухаживал за Мусей.

«Он двадцать раз прощался, и двадцать раз я говорила ему «убирайтесь», и двадцать раз он просил позволения поцеловать руку, я смеялась и наконец сказала: «Да, хорошо, целуйте, это мне безразлично». Итак, он поцеловал мою руку, и с горестью я должна признаться, что мне это было приятно не из-за личности, но из-за тысячи вещей, — ведь все-таки я же женщина». (Запись от 7 мая 1880 года.)

Казимир Сутцо целыми днями торчал у них в доме, играл в карты, в «дурачка», любимую игру русских лакеев, с госпожой Романовой и госпожой Башкирцевой. Допоздна беседовал с Мусей в ее мастерской, из-за чего она поздно ложилась и не высыпалась. Вместе они разбирали латинские тексты, оказывается, Казимир был недурно образован. Он был красив, молод, но имел чудовищный, с ее точки зрения, недостаток, бедность. Князь носил пенсне, но когда признавался ей в любви, снимал его и взгляд его становился чарующ и беззащитен. В его движениях было что-то детское и милое. Он заместил собой архангела Габриэля, уехавшего в начале года к месту службы в Брюссель.

«Оставшись одна, я плакала, потому что Архангел уезжает. Ну что ж, тем лучше, всё кончено. Ведь это могло плохо обернуться». (Неизданное, 13 января 1880 года.)

Запись сделана в первый день Нового года по-русски, после любительского спектакля, который был сыгран в доме у Башкирцевых на Новый год. На приеме было шестьдесят человек гостей. Были супруги Гавини, маркиз де Терант, месье де Планси, братья Божидар и Алексей Карагеоргиевичи, князь Казимир Сутцо, Габриэль Жери.

— Выходите замуж за Казимира, — советовала мадам Гавини Марии, — вы станете княгиней и будете вольны делать все, что вам заблагорассудится. Не упустите случай!

А мать на одном светском рауте подпихивает к ней какого-то мексиканца, у которого 27 миллионов:

«У него зловещая гримаса, заставляющая его постоянно как-то зловеще смеяться, и при этом громадное расплывшееся лицо… Выйти за этого человека, это почти как за человека без носа; какой ужас! Я взяла бы некрасивого, старого, они все для меня безразличны, но чудовище — никогда!» (Запись от 26 апреля 1880 года.)

Князь Сутцо сделал предложение и она отказала ему. Он терпеливо ждал, чтобы сделать предложение вновь. Он был забавен. Каждый раз, приходя в дом к Башкирцевым, он дарил Мусе овощные и ягодные букеты. Это была то спаржа в цветах, то огурцы, уложенные в букет в деревянном ящике, то клубника с ягодами на стеблях, окруженная розами, камелиями и лилиями, то просто клубника и к ней маленькие горшочки со сливками. Вы любите клубнику со сливками? Башкирцева очень любила клубнику.

«Во всем виновата клубника и овощи. Если бы он не делал этого, я бы даже не презирала его; просто он был мне безразличен и противен». (Неизданное, запись от 16 апреля 1880 года.)

Он купил ее картину за триста франков на благотворительном балу, чтобы сделать ей приятное. Он трогал ее руки под предлогом узнать, нет ли у нее лихорадки и она позволяла ему это делать. Он танцевал с ней на балах и она испытывала чисто инстинктивное влечение к нему, просто как к мужчине:

«Добавьте к тому, что мне двадцать один год, и хотя у женщин животные инстинкты развиты в тысячу раз меньше, чем у мужчин, всё же они существуют, и признайте, что очень любопытно было бы знать, что означает быть любимой. Может быть, я говорю слишком резко, но не ищите грубости в этих словах. Я считаю, что должна была сказать это, потому что полагаю, что эти вещи играют какую-то роль в тех решениях, которые иногда принимают девушки». (Неизданное, запись от 15 мая 1880 года.)

Она не любит его, но тем не менее похолодела, когда он сказал ей, что сестры заставляют его жениться. Невеста много старше его и Муся советует ему подождать, он воспринимает этот совет, как надежду на ее согласие. Он буквально вымаливает у нее согласие, но Муся пытается ему объяснить, на каком они свете.

— Моего приданого хватит только на булавки, остальное должен обеспечить муж.

В его голове созревает безумный план. У него в банке есть деньги, их может хватить на два года хорошей жизни. Пусть она выйдет за него замуж, они поживут два года, а там можно и развестись.

«Между нами нет родства душ; это родство душ может быть связано с каким-то романом, с процитированным отрывком, а может быть, это выдумка, но всё же это самое важное на свете. Разве я могу разговаривать с этим юношей? Нет. Я могу шутить, спрашивать, что он делал и т. д. Мы даже можем вместе подшучивать над другими, если они глупы или если мы придумали какую-то шутку, но до действительного понимания очень далеко, увы!» (Неизданное, запись от 8 июня 1880 года.)