– Ты разве не слышал, как дети рассказывали об оборотнях? Питер и Трип? Они только об этом и говорили несколько недель. Они нашли книгу или что-то такое. Ты их не слышал? Они что, только со мной общаются? Вся эта муть о том, как люди выблевывают пальцы и собачьи лапы. Вся эта муть о душах животных, вселяющихся в тела людей…
Уокер потер лоб.
– Ты знал, к примеру, – продолжала она, – что давным-давно животных казнили как преступников, если верили, что они совершили преступления в человечьем обличье? Знал, что проводились особые испытания, и осужденных зверей вешали? А если это несчастное существо ловили на месте преступления, пока оно сохраняло человеческий облик, его чаще всего разрывали на куски, потому что верили, что внутри окажется звериное тело…
– Перл, – сказал Уокер.
– А пьесы, которые они ставили! Детям такое нельзя. Дети должны бросать фрисби или типа того. Эти пьесы! Они говорят, это в основном Шекспир.
– Перл, – сказал Уокер. – Помолчи немного.
Дверь в кабину экипажа закрылась, и самолет стал выруливать на взлетную полосу. Из окошка Перл видела несколько других больших самолетов, стоявших полукругом позади них.
Перл взяла Уокера за руку. Она поднесла его пальцы к своим губам. Его рука была горячей и бархатистой, словно от яростного горения крови.
– Я просто хочу, чтобы ты понял мое отношение. Эти дети могут свести с ума. Они творят свои мирки… это ужас что такое…
Она говорила все громче. На нее смотрел с легкой тревогой подросток с жидкими усиками, в армейских камуфляжных штанах. Перл подумала, что эти штаны в точности как мамин давнишний диван.
Она вздохнула. И откинула голову на крахмальную белую салфетку, приколотую к спинке кресла.
Каждые четыре недели луну проглатывает злобная свинья. Так говорили дети, хихикая. Ну и что, что с того! Способ не хуже прочих объяснить, почему ее нет на небе.
Перл рассеянно погладила Сэма по волосам. Он спал. Рев двигателей, наполнявший ее уши, ничуть его не беспокоил. Была ночь. Ночи были еще ничего. Теперь ее больше всего тревожили утра. То, как свет
Отец как-то раз сказал ей, когда еще все они были живы, что у нее волшебные варежки, к которым магнитится снег.
Самолет поднял закрылки. Открылась мешанина мелких механизмов. Нарочито навороченная. Вульгарная. Рельсы через небо.
Они все здесь, как в тюрьме, в этой хрупкой самолетной скорлупе. Перл осознала с поразительной ясностью, что самолет упадет. В этот миг он как раз оторвался от земли. Звук двигателей был высоким и ровным. Они набирали высоту. Но Перл знала, что они упадут. Они были слишком низко, почему-то ниже уровня горизонта. Она взяла Уокера за руку.
В школе она узнала, что ученые наблюдали границу вселенной. Она прилежно записала это в свою тетрадку – в точности так, как услышала.
Эта тетрадка давно потерялась. Перл уже не училась в школе. И все же в этот миг перед ее мысленным взором вспыхнула страница с этими словами – указатель на пути к хаосу столь полному, столь закономерному, что мимо нее промелькнуло безумное лицо Бога.
Она выпустила руку Уокера и взяла ребенка.
Она поджала колени и ткнулась головой в спинку переднего кресла. У берегов Мадагаскара, в морских глубинах, обитает древняя рыба, которой так и не коснулось вымирание. Что-то, опять же, отец говорил ей об этом, когда еще все они были живы.
Три минуты спустя после вылета из Майами пилот безмятежно влетел в полярное сияние трав – это был Эверглейд[13]
. Самолет сделал штрих по болоту и зарылся носом в грязь. Правое крыло оторвалось и частично вошло в кабину, почти располовинив самолет, вскрыв его, точно детскую игрушку-раскладушку. Перл почувствовала, что ее оторвало от кресла и она неуклюже летит по воздуху, навзничь. Возможно, вот так и происходит смерть. Подумать только. Как подробно ее описывали провидцы все эти годы. Ты просто раскидываешь руки и летишь домой.Она увидела Уокера, откинувшегося назад, его густые волосы разошлись, впуская ночь. Ее рука вспорхнула к нему, но пальцы не дотягивались до его плеча. Ребенок также был вне досягаемости.