Подменыш

Он держал банку с двумя богомолами. Он перестал возиться в грязи, чтобы внести свою лепту в ее мучения. Ашбел вечно что-то строил. По всему острову были разбросаны его постройки. Его новейшее творение располагалось неподалеку от бассейна – домик из деревяшек, травы и картона, и Ашбел утверждал, что внутри него три комнаты. Перл подумала, что он будет великим архитектором. Возможно, когда он вырастет, то сможет построить ей дом на границе с раем.

Он улыбался ей. Но она не хотела смотреть. Что она там увидит? Она стала смотреть на море. Ее взгляд уловил нечто бурое на яркой зелени берега, сползавшее в море. Нечто, походившее на животное, размером с человека, но на боку, ворочавшееся, беспорядочно махая ногами, задирая морду в воздух. Но это не было ничем таким. Ворох скошенной травы, которую мальчишки еще не отнесли на клумбу. Это было ничто. Растительный перегной, с которым играли дети. Ничто.

– Да, Перл, смотри, – сказала близняшка Ашбела, Фрэнни, поворачивая руками лицо Перл обратно к банке.

Дети были такими плотскими. Перл было не по себе от их объятий.

Ашбел встряхнул банку, отбросив насекомых друг от друга.

– Это мамуля и папуля. Муж и жена.

Перл посмотрела на банку. Самец богомола карабкался вверх по стеклу, к крышке, отчаянно пытаясь выбраться.

– Зачем ты хотела ребенка, Перл? Зачем ты хотела Сэма?

– Из тщеславия, – сказала Перл и подумала, насколько это близко к правде. – Женщины заводят детей из тщеславия.

– Джо говорит, нужно от 2,9 до 3,2 секунды, чтобы сделать ребенка. Это правда, Перл?

Ашбел похлопал ее по руке, пытаясь привлечь внимание.

– Когда младенчики начинаются, – сказала Фрэнни, – у них между ног хвост и жабры на шее, правда, Перл?

У одного из богомолов в банке не хватало лапы и глаза. Он был таким грациозным и такого приятного цвета, но один его глаз висел на ниточке, болтаясь, как кусок мяса.

– Ашбел, – сказала Перл. – Я боюсь, твои питомцы ссорятся или типа того.

– Они занимаются любовью, – ответил мальчик. – Я им разрешаю.

– Твоя мама должна тебя подстричь, Ашбел, – сказала Перл.

У мальчика были прекрасные волосы, густые и лоснящиеся, но все же слишком длинные. Он отбрасывал их со щек. Перл всегда казалось, что Ашбел ухмыляется ей. У него прорезались два белых зубика впереди, слегка выдававшихся. Мириам, пожалуй, не мешало бы показать его дантисту.

Фрэнни не походила на брата-близнеца. У нее зубы были чуть ли не серыми. Возможно, она ела ластики или пила чай. В остальном она была очень хорошенькой.

– Мама не замечает, какие у Ашбела волосы, – сказала Фрэнни. – Мама не замечает, какие мы сегодня или завтра, – девочка склонила голову набок, так что ее более короткие волосы коснулись щеки Перл. – Ты добрее мамы.

Дети довольно-таки досаждали. Трудно было думать о них долго. Все они были маленькими вертлявыми нигилистами, и приходилось вечно защищаться от их кровожадной натуры.

Перл ощутила досаду от таких мрачных мыслей и села ровнее на стуле.

– Я думаю, ваша мама очень добрая, – сказала Перл. – Просто у нее много работы.

– Да, много, – согласилась Фрэнни.

Мириам все больше времени уделяла своим юбкам. Люди присылали ей материю отовсюду. Каждый клочок имел свое значение, каждая нитка – кармическую силу. Перл сочувствовала ей. Неудивительно, что у нее не находится времени на близнецов. Ее разум занимали причинно-следственные связи. Она с утра до вечера готовила и шила свои космические юбки. Заниматься еще и детьми было ей не с руки. И разве она не отдала свое сердце первенцу? И что это ей принесло, кроме смятения и скорби? Джонни был похоронен под розмарином, с горкой мраморных шариков и серебряным кроликом сверху. Возможно, в глубине души Мириам считала близнецов несколько вульгарными. Второсортными. Они были достаточно большими, чтобы обходиться без материнской заботы. Они умели плавать и знали, как вести себя в лесу. Они могли приготовить себе завтрак. Они знали, где молоко и запасные одеяла на случай похолодания и где лампы для темноты.

– Она очень интересная женщина, – сказала Перл.

– Но с ней не очень прикольно разговаривать, – сказала Фрэнни и приложилась щекой к голове Перл. – Твои волосы хорошо пахнут.

– Я добавляю в шампунь немного меда, – сказала Перл.

Дети относились к ней по-доброму, но они ее морально разлагали. К тому же, они то и дело перескакивали на другие темы. Перл напрягла плечи, и Фрэнни подняла голову, хихикая.

– С нашей мамой не прикольно разговаривать потому, что каждый раз, как ей показываешь что-то, что ты впервые сделал, или говоришь о чем-то, что с тобой впервые случилось, она просто смотрит на одну из своих чертовых юбок и говорит тебе, что это чья-то еще история.

Фрэнни громко проговорила это в волосы Перл.

– Чертыхаться нехорошо, – сказала Перл.

– Все, о чем она все время говорит, это ее юбки. Она говорит: «Это кружево было на крестильной рубашке Ремедиос Борхес, испанской девочки девятнадцатого века, не дожившей до десяти лет и рисовавшей фекальные картины, снискавшие хорошие отзывы передовой миланской аристократии».

– Фекальные картины? – спросила Перл вяло.