Подменыш

У самой Перл менструаций не было уже больше года. Она полагала, что из-за пьянства. Выпивка сделала ее невосприимчивой к лунному циклу.

Глава девятая

Перл раздавила ногтями клеща и бросила в траву. Она легко взъерошила пальцами волосы, выискивая очередного паразита. Жуткие твари… они впиваются в шкуру животного, иногда зарываются под кожу и разлагаются там. Ребенком она отчаянно их истребляла. Она держала банку керосина под ступеньками на крыльце и бросала туда клещей. Они мучили ее бедного пса – в ушах и вокруг глаз…

– Ау! – взвизгнул Трэкер. – Больно, Перл.

Перл держала клеща, сжимавшего кусочек кожи в челюстях. Трэкер тер шею.

– Что ж, от них надо избавляться, – сказала Перл. – А то можно заболеть.

Она раздавила клеща между ногтями. С тихим хрустом.

– Безумная Перл, – сказал Трэкер, – хорошая Перл.

Он вывернулся от нее и сел в траву, покачиваясь на пятках. Рядом с ним сидел Сэм. Они родились с разницей в несколько дней. Трэкер был умным, но грубым, а ненасытный Сэм был… Перл не знала, каким был Сэм. Он смотрел на нее, по обычному, невозмутимо. Глаза у него были любопытные. С овальными радужками. Ей было стыдно признаться, но она боялась его. Казалось, он весь был смятение ее сердца. Она все еще видела в нем младенца. Его теперешнее лицо, мальчишеское, она узнавала не без труда. Он не разговаривал с ней, как другие дети. Держался наособицу. У нее было смутное представление о его увлечениях. Возможно, дело в недостатке ответственности? Она ведь была безответственной женщиной, от всего отстранившейся, плывущей сквозь пространство, разгоняя тоску. Ей бы хотелось больше говорить с ним, укладывать его на ночь в постель, ночевать с ним в своей комнате. Она не хотела быть одна. Даже дикие животные не спят одни. Это слишком опасно. Даже собака различает в темноте нечто, невидимое человеку. По ночам у нее в больной голове верещали демоны. Они не говорили слов, но от этого были не менее отчетливы. Ужасные твари. Ползучие или крылатые, темные и мстительные, они разрывали женщину, похожую на нее, но другую, мертвую, покрытую плесенью. Разрывали ее своими острыми клювами. Это пьянство вызывает такие видения, говорил ей Томас, но если это и было верно, чего Перл не признавала перед ним, верно было и то, что только выпивка могла защитить ее от этого.

Все угнетало ее. Томас говорил, словно желая обнадежить ее, что она далеко не здорова. По щекам у нее катились слезы, и на губах был вкус лосьона для загара. О да, нельзя не думать о бесконечности, чудесное так близко, а человек, между тем, вязнет в жизненных неурядицах. Все это безнадежно. Абсурдно. Она была нездорова, но уже не так больна, как раньше. Кризис миновал. И что-то неправильное выправилось. Но было в этой правильности что-то еще, что-то чудовищное. И она хотела это вспомнить. Разве не для этого она пила?

Она подозревала, что выпивка делает ее сентиментальной. На трезвую голову она вполне сознавала это. И все же, пусть ее мучения были глупыми и безосновательными, ее жизнь превратилась в агонию, и если то, что мучило ее теперь, было накрученными пьяными терзаниями, это тем не менее были терзания, и притом всеохватные.

По руке ее полз муравей, щекоча кожу. Она взглянула на него и прижала большим пальцем, и в ту же секунду рядом прокричала голубая сойка. Она подпрыгнула от удивления.

– Все хорошо, – сказал Сэм, широко раскрыв глаза, – не плачь.

– Ты ведь любишь меня, Сэм?

Перл посмотрела мимо него, на дом. Ей бы хотелось, чтобы сейчас было время настоящей попойки. Тени детей росли по траве.

– Тебе нужно кого-то любить, Сэм, – добавила она через секунду.

– Я люблю тебя, – сказал он.

Но она знала, что это неправда. Перл взглянула на младенческое лицо, обрамленное лохматыми, выгоревшими на солнце волосами. Сэм был без рубашки и в новых, но уже грязных джинсах. Он сидел, застыв на солнце, улыбаясь. Она отпила вина. Она понимала, что он внушает ей страх. Ни один из тех, у кого есть тайные мысли, не уверен вполне, что никто не может прочитать их. Любой ребенок знает это. Сэм понимал ее мысли. Разве это понимание не отражалось в овальных радужках его глаз? Перл пожалела об этих своих мыслях. Она пила, чтобы освободиться от них. Она пила в надежде, что ее пьянство вызовет ясность, которая проведет ее к действенной любви. Она пила потому, что чувствовала иногда, как все ее тело сияет такой любовью. И она могла видеть все, что только захочет.

Кто-то из детей пернул.

– Это Трэкер, – выкрикнула Фрэнни. – Трэкер выпустил черта!

Трэкер вскочил, размахивая руками, но Фрэнни проворно, словно танцуя, увернулась от него. Она была юморным, кокетливым ребенком. Она прошлась колесом из чистой, насмешливой радости.

Трэкер сделал несколько шагов за ней, но очевидно без серьезных намерений, а потом внезапно устроился на земле, приняв умиротворенный, отрешенный вид. Словно за ним вдруг закрылись ворота. Ворота, подъемная стена, защищавшая его от боли и смущения. Он повалился на спину в траву.