Подменыш [Fan Edit]

Когда, году где-то в 1959, Пит Палмер решает, наконец, вернуться в Америку, в США его заключают под стражу, осудив в Форт-Ливенворте, штат Канзас. Несколько реальных заключённых, Ото Белл, Уильям Коварт и Льюис Григгс, действительно предстали перед судом, но в 1955 году. (См. «Седобородые», официальная публикация Ассоциации ветеранов Корейской войны, том 15, № 4, июль–август 2002, с. 10–11).[44] В этой интерпретации реального мира несколько загадочных событий, которые происходят в рассказе (нестареющий Питер Пальмиери, отсутствие архивных записей, сумасшествие рассказчика), можно рассматривать как вполне понятную психологическую реакцию человека, который, по сути, прошёл через ад — только для того, чтобы вернуться «домой» и обнаружить, что из-за выбора, сделанного им после сильнейшей индоктринации в очень юном возрасте (он попал в плен будучи, наверное, лет 17-ти), все его сознательно забыли. Окружающие предпочли действовать так, будто его не существует, нежели поверить, что один из них будет сторонником «красных». Эрни Кота и Папа Пальмиери являются примерами тех, кто вспомнил и, вероятно, простил Питу его «грехи». Это прекрасно согласуется со второй интерпретацией, которую можно изложить следующим образом.

Как уже отметил Марк Арамини, Джеймс Джордан представил интерпретацию, которая рассматривает рассказ в виде комментария «того, как, меняя обычаи, американская католическая церковь отрывается от своих корней; где Папа — папа римский, Мама — церковь, Мария — дева Мария, а Пит Палмер отождествляет уход от прежнего итальянского образа жизни как католиков». (Оригинальный анализ Джеймса Джордана см. Urth Archives, Jim Jordan, July 16, 1997; Jim Jordan, July 22, 1997). Полагаю, инстинкт Джеймса Джордана был здесь прав, обыграв аллюзии на ключевых для католической веры религиозных персонажей, но я считаю также, что он рассматривает это как символ слишком недавнего раскола в католической церкви. Если отступить чуть назад, к Великой схизме внутри католической церкви (около 1054 г.), в результате которой христианство разделилось на две великие ветви (восточную православную и католическую), то усиливается резонанс с предшествовавшим Корейской войне расколом Северной и Южной Кореи, возникшему по современным идеологическим причинам. Схизма Востока и Запада или Первая Великая Схизма была разделением Церкви на Восточную и Западную половины, что проявилось не только в разнице церковных доктрин (если я правильно помню, исходит ли Святой Дух от Отца через Сына или как-либо ещё), но также и в фактическом разделении, политическом и географическом, которое сохранилось и до наших дней.

На интерпретацию Схизмы намекают имена двух человек, кроме которых никто в городе не помнит Пита Палмера: Эрни Коты и Папы Пальмиери. Полагаю, интерпретация Джеймса Джордана верна, и Папа Пальмиери выступает в роли дублёра папы римского, что ставит его на католическую сторону (которая соответствует капиталистической идеологии). Но что насчёт этого чрезвычайно любопытного имени «Кота»? Если рассматривать его не как слово, а как аббревиатуру, то оно может означать Церковь Святых Апостолов (COTHA = Church of the Holy Apostles), церковь в Восточно-Православном Константинополе.[45] Таким образом, Эрни Кота (искренняя церковь = истинная церковь?) — это сторона восточная (а она соответствует коммунистической идеологии). Здесь резонанс — то, что происходит с людьми и общинами, когда идеологические разногласия приводят к массовым потрясениям в их жизни, будь то коммунизм против капитализма в середине XX века или восточное православие против римского католицизма в середине XI. Сложность любой подобной идеологической битвы «или/или» заключается в том, что, как правило, её отупляющий эффект сказывается с обеих сторон, каждая из них консервируется в неизменной закоснелой форме самой себя, дабы подчеркнуть различия со своим идеологическим противовесом. Таким образом, невзрослеющий Питер Пальмиери это одновременно Римско-католическая церковь после Великой Схизмы и западный капитализм в первые дни холодной войны. В конечном итоге, Римско-католическая церковь пожнёт плоды своей консервации, когда протестантизм примется пинать её гнилой ствол, обращая в свою веру орды неофитов. Во время написания Вулфом «Подменыша», в начале холодной войны, результаты консервации западного капитализма были всё ещё окутаны неопределённостью (и, возможно, окутаны до сих пор), но я сомневаюсь, что он верил, будто из этого выйдет что-то хорошее для какой-либо из сторон.