Подмосковные вечера. История Вана Клиберна. Как человек и его музыка остановили холодную войну

Конечно, речь Хрущева объяснялась страхом и невозможностью дальше хранить молчание. Но это был также акт фанатизма и беззастенчивой саморекламы, рассчитанной на получение поддержки. Вместе с тем его речь была и актом мужества – его преследовало чувство вины, и вся его человеческая природа требовала признать эту вину. Риск был огромен, но этот поступок был просчитан гораздо более тщательно, чем могло показаться. Обвиняя во всем Сталина, Хрущев отводил вину как от себя самого, так и от Коммунистической партии, которая после этой болезненной расплаты снова могла стать силой, направляющей энтузиазм и энергию народа. У Хрущева никогда не было сколь-нибудь четкого представления о марксистско-ленинской теории (говорили, что, по его мнению, коммунизм сводится к тому, чтобы дать каждому по тарелке сытной еды), но он всем сердцем верил в то, что коммунизм принесет людям невиданное счастье. По его мнению, вечный двигатель истории, то есть славная советская система, самая прогрессивная и демократическая из всех, созданных человечеством, как и сама партия, тоже стали жертвами Сталина, а вовсе не посредниками, вдохновителями и защитниками геноцида, одобренного государством.

Сталинисты были ошеломлены той крестьянской хитростью, с которой Хрущев обошел их. За год до этого он обвинил Маленкова в том, что тот «обособился с Берией», понизил его в должности до министра электростанций, а потом и вывел из состава Президиума ЦК. Хрущев обвинил Молотова в том, что тот проводит воинственную внешнюю политику, и, хотя старый революционер остался на своем посту, его влияние значительно уменьшилось. Пока все шло так, как задумывалось, но окончательно изгнать призрак Сталина не удавалось, и угроз своему положению Хрущев видел немало. Ему пришлось применить всю свою природную смекалку и крестьянскую хитрость, чтобы попытаться решить фундаментальную задачу, которую он сам для себя поставил: построить коммунизм, не прибегая к террору.

* * *

Из-за того что Хрущев обращался к ограниченной аудитории, его выступление стали называть «секретным докладом», однако сам он никогда не собирался делать из него ничего секретного. Вечером следующего дня доклад был прочитан перед иностранными делегатами съезда, причем читали его очень медленно, так что они могли делать заметки. Говорят, что именно в результате этого мероприятия получил сердечный приступ и вскоре умер польский лидер Болеслав Берут. Стенограммы закрытого заседания распространяли по всему Советскому Союзу и зачитывали их перед миллионами членов партии. Некоторые люди шли дальше Хрущева в порицании прежнего режима, другие не видели смысла в том, чтобы копаться в старой грязи, а кое-кто агрессивно защищал Сталина. Так, на его родине, в Грузии, вспыхнули беспорядки, которые продолжались четыре дня.

Благодаря израильской разведке доклад Хрущева просочился из Советского Союза и 5 июня был опубликован в New York Times. На протяжении многих лет после этого немногие выжившие в ГУЛАГе пытались повысить осведомленность Запада о зверствах Сталина, но без визуальных свидетельств, подобных тем, которые впечатались в сознание человечества ужасами нацистских концентрационных лагерей, все сообщения узников ГУЛАГа можно было легко представить как истерию. Большинству людей не было никакого дела до другого чудовищного преступления против цивилизации, особенно если оно было совершено союзником во время войны против нацистского зла. В то же время коммунисты и им сочувствующие не могли представить себе, что общество, построенное на принципах равенства и братства, может быть виновно в совершении преступлений, которые по своей чудовищности приближались к тем, что совершил Гитлер. Теперь, когда сам советский лидер подтвердил худшие из опасений, многие из апологетов Сталина отпрянули от него, дав жизнь особому течению еврокоммунизма.

На съезде Хрущев также похоронил положение ортодоксального марксизма-ленинизма о неизбежности войны. Социализм восторжествует, уверенно предсказал он, потому что это лучшая из существующих систем; в то же время СССР должен жить в мире с Западом, ибо альтернативой этому может быть только «самая разрушительная война в истории человечества»[137]. В Соединенных Штатах политики отреагировали на это событие крайне настороженно. Большинство предсказывало раскол в советском руководстве и полагало, что этот раскол будет в интересах США. Глава ЦРУ Аллен Даллес, строгий брат известного плейбоя Джона Фостера Даллеса, считал Хрущева пьяницей и предупреждал, что эмоциональность сделала его «самым опасным человеком из всех лидеров Советского Союза после Октябрьской революции». В конце концов они решили ничего не делать и просто наблюдать за происходящим. Тем не менее, чтобы прощупать почву, Государственный департамент в сентябре направил на гастроли в Россию Бостонский симфонический оркестр.