Подножье тьмы

– Я лечу всех! – Врач удовлетворенно ухмыльнулся. Он был доволен собой. – Могу признаться, научиться этому было нелегко. Я тоже был женат, может, ты слышал? Впрочем, вряд ли. Мы в то время друг друга не знали. Я жил здесь, в Кировке. Сумасшедший район. Изучал психологию нищеты. Сутками не бывал дома. Ты же знаешь меня, Роальд. Притоны, лачужки, вокзальные скамьи, тихие скверы. Я присматривался к людям, Роальд. Несчастья у всех примерно одни и те же, но переносят их люди по разному. Даже очень похожие люди переносят несчастья по разному. Я пытался делиться своими наблюдениями с женой, но ей не нравилось, когда я появлялся под утро грязный и потный, неизвестно откуда, с запахом алкоголя и прокуренный, и начинал говорить о несчастьях. Мне хотелось удивить ее. Помнишь я говорил о терпении и об акте отчаяния, как о главном мотиве преступлений, совершаемых женщинами? Однажды я вернулся домой под утро. Я был грязен и непричесан. Меня сопровождал толстяк в шубе и в сапогах – магаданец, пропивавший свои отпускные. Две девицы пристали к нам еще ночью, но мы их толком и рассмотреть не успели. Они сказали, что обожают шампанское и магаданец купил сразу ящик, который девицы и несли. Я очень хотел удивить жену. Магаданец подарил мне роскошные оленьи рога, я таких никогда не видел. Рога я торжественно нес перед собой, как корону, за мной в шубе и в сапогах шагал потный бородатый магаданец с двумя откупоренными бутылками шампанского, к которым он время от времени прикладывался, а уже за магаданцем тащили ящик девицы, веселенькие и растрепанные. Мне и сейчас наша процессия кажется веселой и дружелюбной, но первый, на кого мы наткнулись в подъезде, был наш сосед по лестничной площадке – отставной майор безопасности, чучело в галифе. «Кому несешь?» – спросил он неприветливо, указывая на рога. И в этот момент моя жена открыла дверь – она собиралась вынести мусор. Я торжествующе завопил: – «Это я!» – Она странным голосом ответила: – «Вижу». При этом смотрела она на девиц. Я хотел, чтобы она мягко произнесла: – «Входите!» и широко распахнула дверь. Я был полон самых благородных чувств. Меня переполняли восторг и восхищение. Я любил свою жену. Я хотел познакомить ее с магаданцем и шлюхами. Знаешь, такие зрелища иногда поддерживают. Но жена сказала: – «Боже мой!» и вывернула на меня ведро с мусором. Не знаю, что ее больше потрясло: магаданец в шубе, наброшенной почти на голое тело, шлюхи с шампанским, или оленьи рога, которые я нес перед собой, как букет цветов или корону. Пришлось уехать в Т., о чем я никогда не жалел… Благодарный простой народ… – забормотал Врач. – Доброжелательное отношение к серьезным исследователям…

– Эта история пошла тебе на пользу, – сказал Роальд.

– Я знаю.

Все это время Шурик молчал.

Акт отчаяния…

Ему было не по себе.

Он думал о Симе.

Если бы у Симы не было мужа и сына… Да черт с ними, дело не в них… Почему она ушла?… Когда ее ждать?…

Он злился, думая о Симе, и не мог о ней не думать.

Попади такой в руки.

Он усмехнулся. Не так. Когда говоришь о Симе, надо не так Когда говоришь о Симе, точней будет – попади такой в ноги…

Он вздрогнул.

Чудовищным ударом тяжелой трости, осколками разлетающейся посуды Иваньков дал миру знать, что возвращается в активное состояние.

Шурик с отвращением издали взглянул на Иванькова:

– Он опять нас не узнает, Роальд.

Убеждаясь в своей правоте, Шурик помахал Иванькову рукой.

Скорчив злобную гримасу, Иваньков сплюнул. Рядом с ним, убеждая его в чем-то, сидел один из телохранителей. Второй отошел к стойке. Слушая телохранителя, Иваньков багровел и морщился. Он на глазах распухал. Обида и другие сильные чувства буквально переполняли его. Он распухал. Он готов был взорваться.

– Наша гордость, наш кандидат, наша надежда, – со лживой гордостью перечислил Роальд. – Демократ до кончиков ногтей. Умеет поставить себя. Умеет постоять за правду.

И быстро спросил:

– Что ты скажешь о нашем выборе?

– Динамичная структура, – подтвердил Врач. – Но зависимая.

– Почему ты так думаешь?

Врач не ответил. Он внимательно приглядывался к Иванькову, сидевшему к ним вполоборота.

– Эти двое водят его, – сказал Роальд, тоже приглядываясь. – И заметь, не только за нос. Зато к утру Иваньков будет снова трезв, как стеклышко. Наверное, они экспериментируют с каким-то новым антиалкогольным препаратом, – усмехнувшись предположил он. – Вообще это странно. Я Иванькова более или менее знаю. Когда прогорела газета «Шанс», он сумел подняться. Алкашу такое не по силам. Больше того, он помог подняться другим. Я это точно знаю. За Иваньковым числится не одно доброе дело. А сейчас…

– Ты что-то путаешь, – удивился Врач. – Существо, так лихо орудующее тростью, не может совершать добрых дел. По крайней мере, сознательно. К тому же это существо патологически трусливо, оно боится собственных мордоворотов. А Иваньков не такой. Я не видел Иванькова год, если не больше, но даже за год невозможно так измениться.

– Папася, мамася! – добавил он и глянул на Роальда: – Хочешь пари?

– По какому поводу?