Подольские курсанты. Ильинский рубеж

— Вот это царский подарок! — нисколько не сдерживая радости, Стрельбиций обнял и расцеловал обоих командиров. Немедля гаубицы и пушки нашли свое место на рубеже.

Наступило утро 11-го октября. Свежо. Осеннее солнце ленивыми лучами, растворяло ночной сумрак.

Курсанты многие не спали, с ночи ждали немецкой атаки, а кто и уснул, давно проснулся. За пять дней бомбежек такая здоровая злоба чесала курсантские души, что не было на рубеже того, кто не жаждал всадить снаряд или пулю, а лучше штык в немецкое брюхо. Не люди там у леса выстраивали линии пехоты и танков. Полумифические звери. Не было к ним пощады, не было жалости. Они приползли сюда утолить свой звериный голод. Убивать зверей, убивать без сантиментов, — вот что сейчас царапало курсантские молодые души. И чем выше поднималось солнце, тем больше крепла сила в мальчишеских сердцах.

— Вот они! — кто был в передовых окопах, увидели, как от еще сумеречного леса отделялись колышущиеся точки — большие и малые. Большие превращались в рычащие танки, малые — в солдат. Точки сливались в массу и масса непреклонно приближалась. Знали бы курсанты, что на них, вчерашних школьников, на них, кого и было три с половиной тысячи с дореволюционными французскими пушечками и винтовками первой мировой, шел полноценный, под завязку укомплектованный, 57-й механизированный корпус. Шел в полный рост, шел, брезгливо поплевывая, шел уверенный, что вот так, поплевывая, пожевывая сухие травинки, он дойдет до оборонительного рубежа, всех убьет на рубеже — перережет как щенят, и пойдет дальше — на Москву.

— Кто ж их всех хоронить-то будет? — без тени страха, до неприличия спокойно произнес высокий добродушного вида курсант, нацеливая винтовку на приближающиеся и растущие точки.

— А мы их по вавилонскому обряду похороним, — отвечал курсант, что был справа от добродушного здоровяка.

— Это как? — сразу такой здоровый интерес прошелся по окопу, точно курсанты были не в окопах, враг на них не шел, а сидели они в классе за партами.

— Вавилоняне, они такие затейники были, — отвечал знаток Вавилонской культуры, — они своих умерших выносили в пустыню, и отдавали на съедения диким зверям.

— Наши советские звери побрезгуют есть эту немецкую падаль.

— Строго по идеологическим соображениям, — сразу пошла такая глубоко-идеологическая дискуссия, что видел бы враг, как его ждут подольские курсанты — немало бы удивился.

— Товарищи курсанты! — не выдержал политрук, тем более что и немцы подошли на прицельный выстрел, и даже слышны были выстрелы с немецкой стороны. — Товарищи курсанты! — повторил политрук, — хорош трепаться. Устроили тут митинг. По немецко-фашистским захватчикам, беглым, огонь!

Патроны давно в стволах, немцы давно в прицеле, оставалось пальцу нажать на спусковой крючок. Первый залп оказался самым замечательным — наверное, ни одна пуля не прошла мимо цели. Десятки фашистов разом мешками повалились на землю. Перезарядка, патрон в ствол, выстрел. Курсанты четко, слажено, только и успевали, что перезаряжать, да менять обойму. Да; и немцы стреляли. И в окопах, охнет и опустится курсант, и молодые глаза с удивлением вглядываются в потухающее небо — как так, неужели всё? Всё — выносили парня из окопа, накрывали шинелью молодое удивленное лицо, и возвращались на свои места. Нет времени горевать об убитом товарище, надо немца бить.

Корпус направил основной удар, как и предполагал Стрельбицкий, по линии Варшавского шоссе. Шоссе немцам было нужно, по шоссе пойдут моторизованные части на Москву. Танк пройдет по лесу и оврагам, бронемашинам, грузовикам нужно шоссе. По защитникам шоссе немцы и били. Да, атаковали и по флангам, по всей линии окопов, но танковый клин загонялся именно в этот узкий — в километр — участок.

— Прёт как на буфет, зар-раза, — радостно ругался высокий курсант. Но и его пришло время. Не охнул даже — осколок точно в сердце вошел, и остановился вместе с сердцем.

Когда курсанты били из винтовок пехоту, артиллеристы били танки. Хорошо били! Не зря прошел месяц тренировок, когда Стрельбицкий обучал их работать по нескольким машинам. Легко и весело откатывалась родная сорокопятка, посылая снаряд точно под башню, или в борт, или куда там целился наводчик? Вот куда он целился, туда и весело летел смертоносный снаряд. Пушки били из дотов, били из укрытий. Расчеты, в теории, знавшие о постоянной смене позиций, теперь на практике поняли, что немецкий танк это не мишень. Он стреляет.

— Сменить позицию! — то и дело слышал расчет приказ командира, который напряженно следил за движением крестоносных машин. Заметил танк выстрел. Остановился, башня поворачивается, ствол опускается на прямую наводку. — Все от орудия! — крик лейтенанта, расчет прыжком в стороны. Выстрел. Пушка чуть качнулась, снаряд краем ударил по щиту, рикошетом в березу, щепки на голову как конфетти.

— Мазила! — радостный крик. Вскочил расчет, мало времени, надо успеть, пока этот зверь второй снаряд не пустил — а стреляли эти звери, ой, как быстро! Руки хватают пушку и откатывают, и вовремя! Снаряд бьет в пустое место.