ПОДОНОК

Только все это на мыльный пузырь похоже – лопается и прямо в глаза печет так, что выть хочется. Красивый, переливается бриллиантом и разрывается на части, едва тронешь. Так и меня каждый раз разрывало на части от любой нашей близости, от его прикосновений ко мне.

– Ты не молчи, Оль. Так и скажи – пожалела, разрешила прикоснуться к княжескому телу. Я не обидчивый. Я переживу.

Поднялась в полный рост и в глаза ему посмотрела.

– Неправильно это все. Не должно так быть. Зачем? Ты на ноги встанешь, девушку себе найдешь хорошую или с Тасей и…

– Да не буду я с вашей Тасей. Вы что, не поняли еще? Не нужна она мне и не была нужна! Ни о чем она, ясно? Хорошая, милая, но не мне. Не мое. Я из-за вас на день рождения ее пришел.

Его хаотичные скачки с «вы» на «ты» шпарили кожу кипятком, то чужой, то адски близкий. Но… Боже, сколько же между нами всяких «но».

– Зря.

Сказала и порылась в пакете, отыскивая кофту, которую надевала, когда оставалась спать здесь. Отвернулась и натянула ее на себя со скоростью света.

– Конечно, зря. Я знаю, что зря, и вот это все тоже зря. Пожалели меня, да? Кинули подачку? Оттолкнуть не смогли? Но ведь понравилось, а? Я же видел, что понравилось. Чувствовал! Пальцами тебя чувствовал, Оляяя!

И щеки обожгло как пощечинами. Бесстыжая, кончала ему на руку, как шлюха последняя. И от мыслей об этом снова низ живота тянуло, и внутри все напрягалось.

– Понравилось. Но нельзя! Не могу я так и не хочу!

Ударил кулаком в стену у подоконника и скривился от боли, от резкого рывка.

– Тогда не ходи сюда! Не ходи, Оля! Я сам справлюсь. Что ты ходишь и ходишь, сидишь здесь? Тебе нравится, да? Власть свою показывать, считать себя святой? Я одного не пойму, зачем вся эта благотворительность?

Я ему не ответила. Потому что сказать, что это не благотворительность, а какая-то голодная любовь к этому мальчишке, я просто не могла. Я ведь действительно люблю его. Дико как-то люблю, безумно. Так, видно, в последний раз в жизни любят, а у меня этот раз и первый, и последний.

– Уходи!

– Не уйду!

– Почему, мать твою? Почемуууу?

– Не хочу уходить.

– Ничего, уйдешь! Захочешь!

И началась опять война. Намного страшнее, чем раньше. Он не бросил заниматься, нет. Вадим теперь маниакально хотел выписки, чтоб избавиться от меня.

От Вадима, который смотрел на меня с голодом и вожделением, не осталось и следа. Между нами выросла стена такой толщины и величины, что я не могла через нее пробиться. Он не ел то, что я приносила – питался только из столовой. Он со мной не разговаривал и предпочитал делать вид, что я вообще не существую. Едва я входила в палату, он отворачивал голову к стене. Антон Юрьевич сказал, что Вадим интересовался стоимостью операции и точной суммой расходов на больницу.

Странно, но я все равно не переставала приезжать к нему и сидеть с ним рядом. Вот так в полной тишине, без единого слова или взгляда. Он даже смотреть на меня не хотел. Иногда, бывало, демонстративно отворачивается, едва я вхожу. Ему кто-то книги принес, когда меня не было, сложил аккуратно на подоконнике. Я не знала, кто, но, скорее всего, девушка. Только я не видела у него посетителей, я ведь очень много времени проводила здесь. А когда возвращалась домой, меня ждала еще одна война с Тасей. Она тоже меня игнорировала и всем своим видом показывала, что ее предали. Не знаю, в каком месте я упустила, и у нас с ней настолько полярные взгляды на жизнь. К отцу она таки уехала, и я реально испытала огромное облегчение. Муж оплатил ей билет и был очень удивлен, что я ни капли не возражала. А я передышку хотела. Я устала биться на двух войнах, я чувствовала себя измученной и израненной. Я хотела хотя бы дома плакать… рыдать и сметать все со стола, опускаясь на пол и закрывая лицо руками. Каждый раз, как уходила от него, прощалась, а он демонстративно читал книгу и переворачивал страницу, своими длинными татуированными пальцами… теми самыми, которыми касался меня и ласкал.

И пусть… пусть. Говорила я себе, запираясь в туалете и обхватывая голову руками, закрывая рот ладонью, чтоб не было слышно, как реву там, как всхлипываю, кусая губы. Я должна вытерпеть, помочь ему и уйти из его жизни. Потому что ничего не будет. Я ведь потом не соберу себя даже по кусочкам. От меня ничего не останется, если позволю себе снова. Таська возненавидит, не поймет никто и никогда. Даже подруга моя вертит пальцем у виска.

– Тебе мало Таси? Ты хочешь еще двоих детей? С ума сошла? Ну выйди за Владимира, роди ему. Или ты запала на пацана этого? Послушай. Я не осуждаю. Но ты просто очнись! Глаза открой. У вас разница больше десяти лет. Он на ноги встанет и найдет себе такую, как твоя Тася. Мальчиков в его возрасте часто на старших тянет. У тебя недотрах? Так потрахайся с кем-то – желающих море.

– Молчи! Я с ним не трахаюсь!

– Но это будет. Будет, Оля, я по глазам твоим вижу. Он тебя еще давно зацепил. Я не слепая. И таскаешься ты к нему, потому что это тебе надо, а не дочери твоей. Все, завязывай с этим. Пусть выписывают его, и дальше сам.

– А как же Вадим один?