ПОДОНОК

– Надо смотреть после того, как в себя придет. Будут осмотры неврологов, хирургов, ортопеда. Главное, она пережила операцию, мы и в этом не были уверены. У нее очень низкий гемоглобин. Питалась, наверное, ужасно. Кто только довел до такого.

Ударил по яйцам со всех сил. Так, что чуть пополам не скрутило. Она впроголодь с малышкой, а он ее добивал. Ничем не лучше Боди. Бил наотмашь, ставил подножки и добивал с особой изощренностью.

После операции всю ночь там сидел. На полу возле кровати. Прогнать его не смели. Галай же он. Перед ним только на цыпочках и шепотом. Заходили и выходили медсестры, трогали мониторы, записывали показания и качали головами. Он боялся спросить, как она. Боялся услышать, что стало хуже. Не знал, как смог бы дальше жить и дышать. Под утро заговорил с ней вслух и свой голос с трудом узнал.

– Ты не можешь умереть, Мишка. Нельзя тебе. Поля дома ждет. Совсем одна. Никого нет кроме тебя у нее. И Даша твоя… Слышишь? Не ради меня. Ради них нельзя. И ради меня… совсем немного.

И на руку ее смотрит, тронуть уже не смеет. Помнит, как в прошлый раз тронул, и ей плохо стало. Утром медсестра подошла, за плечо его потрепала.

– Обход скоро. После обхода Дмитрий Павлович поговорит с вами. Ей лучше. Я вижу. Она начнет выкарабкиваться. Показатели улучшились».

– Спи.

– Да. Ты первая. Закрывай глазки.

Закрыла и его за палец взяла, сжала в ладошке. Маленькая копия мамы. Еще одна блондинка, которая украла кусок его сердца. Даже не думал, что оно настолько безразмерное, и там найдется место для кого– то кроме него самого, а там ого– го сколько.

Никогда раньше с детьми не сидел, близко не видел. Они казались ему инопланетянами со своими законами, языком и особым меню. Весь день убирал разгром, устроенный какими– то ублюдками, которых он собирался найти, но позже, когда все немного станет более или менее понятным. Пока что он, как слепой котенок, тыкался по жизни в совершенно незнакомом ему мире и не ощущал почвы под ногами.

Посмотрел на тумбу с фотографией, где Михайлина с Полей обнимались в подсолнухах и смеялись. Счастливые.

«Ты вернешься домой и будешь так же улыбаться. Обещаю! Все хорошо будет!»

***

Любовь Валентиновна напоминала ему змею. Скользкую, худую, черную гадюку. С тонкими губами, серой родинкой на подбородке и злобным взглядом из– под очков. Она что– то писала в журнале и, когда он пришел, вначале даже на него не посмотрела.

– Мы не разрешаем встречи с не родственниками. Тем более девочка уже завтра уезжает в новую семью. Мне жаль, но я ничем не могу вам помочь. Вы можете обратиться в органы опеки и…

Ему пришлось ее заставить посмотреть. Со всех сил ударил кулаком по столу и смел ее журнал на пол.

– Ты, змея подколодная, на меня смотри, когда я с тобой разговариваю.

От страха заведующая уронила шариковую ручку, и очки свалились с одного уха, теперь она смотрела на него одним глазом без очков, а вторым через стекло.

– Вы…вы…вы…что себе позволяете. Это немы…с..ли…мо…Немедленно уходите!

– Слушай меня внимательно, змея! Говорю один раз. Поэтому очень хорошо запоминай. Меня зовут Демьян Галай, и завтра я заберу эту девочку! Поняла? Я ее заберу! А сейчас ты встанешь со своего трона и отведешь меня к ребенку! Иначе я тебе шею сверну и скажу, что так и было. Поняла?

Молчит, подбородок вместе с отвисающей родинкой трясется.

– Я спросил, ТЫ ПОНЯЛА?

Быстро закивала.

– Вот и хорошо. Встала и пошла. На раз– два– три. Я считаю: РАЗ!

Она вскочила с кресла, быстро поправила очки, засуетилась.

– ВЫ бы так сразу и сказали, что вы сын генерала. Я бы вас отвела к ней… но ваш отец распорядился, чтобы мы не чинили препятствий в удочерении. Все бумаги подписаны, оформляется загранпаспорт на девочку.

– Кто распорядился?

Он думал, ослышался, думал, показалось.