ПОДОНОК

– Как и миллионы до него, и миллионы после. Не у всех есть сиделки бесплатные, а точнее, еще и содержащие.

– Перестань!

– Дура ты! А я перестану. Тебе правду слышать не нравится. И к мелкому этому хватит ездить. Я знаю, что ты там каждый день.

– Василька не брошу! Даже говорить об этом не хочу.

– Ну-ну. Василька или этих обоих, которые на шею тебе присели и ноги свесили?

И я знала, что она права. Во всем, кроме денег. Вадим слишком гордый, и он бы до копейки все вернул, я точно знаю. А в остальном – все правда. Только легче не стало. И в груди саднит и дерет, выкручивается все. Иногда хочется сесть на постель к нему, руки к лицу поднести. Сказать хочется, что не уйду, потому что люблю его безумно… и не говорю, не подхожу. Терплю, стиснув зубы.

Не думала ни о чем, когда к Васильку приезжала. Любовалась им в новом свитерке, джинсах и кроссовках. Какой же он симпатичный, и уши его лопоухие так мило смотрятся. Нежный такой, как девочка, реснички эти длинные, как у старшего Войтова.

– Красавчик.

– Мальчики не должны быть красивыми, они должны быть умными и сильными.

– Это кто сказал? Некрасивые мальчики, наверное? Вракииии. Девочки любят красивых.

Он на меня во все глаза смотрит и руки в карманы то засовывает, то вытаскивает. Я вижу, как ему нравится обновка, и меня саму распирает от счастья. Непроизвольно все поправляю на нем, волосики отросшие приглаживаю. Какой же он маленький, сладкий. Радуется так всегда, когда я прихожу. Бежит, улыбается. Рисунки мне новые носит. Как я прекращу к нему ездить? Ну вот как? Мне ж его глаза огромные покоя не дадут. Я спать не смогу спокойно, зная, что он ждет там один у забора.

– Вадька красивый. Он на маму похож. Правда ведь, красивый?

– Красивый, да. И ты на него очень похож. Просто ты маленький красавчик, а он большой.

– Я не маленький. Я уже вырос на целых три сантиметра. Нас сегодня измеряли и взвешивали.

– Ну и сколько ты весишь?

Улыбка пропала с лица, едва он назвал цифру. Потом я бежала в кабинет Тамары Георгиевны и записывала какие витамины надо купить, кому отнести, сколько дать нянечке, чтоб вовремя давала железо в сиропе.

– Ну а как вы хотели. Мы стараемся. Как можем. На что финансов хватает. За каждым, чтоб вовремя поел, не присмотришь. Тут как маленькая колония, они и отбирают друг у друга, и что-то выменивают на еду. Это вам не детский садик.

– Я могу забирать его в обед и кормить сама.

– Можете… но для меня это определенный риск, вы ж понимаете. Я вас мало знаю. Конечно, рекомендация нашей нянечки, но это не разрешение службы опеки. С меня, если что, три шкуры спустят.

Я положила ей на стол конвертик на шторы для актового зала, и ее настроение и взгляды на ситуацию тут же стали положительными.

– Каждый день не получится, но несколько раз в неделю можно устроить, и то не дай бог какая-то проверка, вы должны его тут же везти обратно. С понедельника можете попробовать забирать на пару часов. Будете писать расписку, оставлять у меня паспорт.

Я б у нее оставила что угодно, лишь бы она позволила забрать малыша из этого места хотя бы на час. Попрощавшись с Васильком, я заехала в очередной раз к дому Вадима, передала соседке Анфисе денег на корм для пса. Она уверила меня, что шельмец ни в чем не нуждался, и она и так забегала его подкормить.

А когда вернулась в больницу… меня ждал удар под дых. Ничего подобного я еще никогда в жизни не испытывала. Из палаты Вадима голоса доносились. Его голос и женский.

– Вы много себе позволяете, Войтов. Вот пожалуюсь врачу на вас.

– Да, ладно. Что я позволяю, м? Это я ко мне хожу и в свою смену, и в чужую? Булочки таскаю по утрам и книги приношу?

Я глубоко втянула воздух… чуть приоткрыла дверь – медсестричка наша на краю его постели сидит. Глаза в пол опустила.

– Руки у тебя нежные, Валя, – ладонь ее своей ладонью накрыл, – когда меня касаешься. Ты те булки сама пекла?

Она кивает и пальцы свои с его пальцами сплетает. На меня взгляд вдруг подняла.

– Ой.

Руку из его руки вырвала.

– Кто там? Ольга Михайловна? Очень хорошо, что вы пришли. Тут Валя согласилась мне по дому помогать… безвозмездно, так сказать. Так что вы можете больше не дежурить со мной и ехать домой.

Щеки девушки вспыхнули, а у меня сердце дернулось и сильно сжалось. Больно. Неожиданно и очень больно. Я выскочила из палаты и тут же дверь прикрыла, о стену спиной облокотилась, глаза закрыла, тяжело дыша. Мне словно все внутренности обожгло серной кислотой, словно раскаленным железом там все испепелили, и перед глазами пальцы его… как руку Валечки поглаживают. И голос этот. Тембр, как когда и со мной… Бросилась к лестнице и возле подоконника стою, чтоб отдышаться и успокоиться, но дышать нечем и орать хочется, стекла бить.

– Ольга, вы чего здесь стоите? Добрый день.

– Здравствуйте.

Обернулась к Антону Юрьевичу, рассеянно поправляя волосы за уши.

– У вас что-то случилось?

– Нет, все хорошо.