Подорожник

– Слушай, ну зачем ты меня вынуждаешь признаваться? Самое сложное в мире – это оправдывать свои собственные ожидания, соответствовать своим собственным стандартам, вспоминать, каким ты был, и пытаться дотянуться до той планки. Мне восемьдесят восемь лет. Когда ты шла вчера, я пытался тряхнуть стариной, но ничего не вышло. Получается плохо, пальцы уже не слушаются, и на этом, – он показал на пианино, – много не сыграешь. Давай, может быть, что-нибудь еще?

Голос у меня в голове сказал с интонацией Остапа Бендера: «Я бы взял частями, но мне нужно сразу».

А так я, конечно, только примирительно улыбнулась и сказала:

– Играйте, что хотите.

– Может быть, «Georgia on my mind»? Все-таки джаз позволяет себя бесконечно усложнять и бесконечно же упрощать.

Я все-таки была права, первое впечатление – самое правильное.

Стамбул

У меня дома есть «Стена Счастья». Это стена в моей гостиной, увешанная фотографиями тех моментов, когда в голову мне приходила мысль: «Ну вот сейчас совершенно точно невозможно быть счастливее, чем я».

Там есть одна фотография Стамбула. На ней изображен суровый турецкий февраль (а точнее, 14 февраля, День святого Валентина), пролив Босфор, Голубая мечеть, Мраморное море, Айя-София, крыша какого-то недорогого отеля, кофе и совершенно ослепительное турецкое утреннее небо. Кроме того, когда я на нее смотрю, у меня в душе распускается весна, пахнущая свежей прохладой с моря, какими-то местными рыжими петуниями, кунжутом, печеными каштанами и анисом.

И одновременно с этим в небе над минаретами Голубой мечети, Айи-Софии и мечети Фируза-паши сплетаются протяжные и печальные голоса муэдзинов. Аллах ниспослал им громкоговоритель, чтобы ни у одного правоверного не осталось шанса пропустить утренний намаз. Эти удивительно красивые звуки моментально переносят любого туриста в самые колоритные восточные сказки.

Тогда я приехала в Стамбул всего на три дня, чтобы исполнить стандартную программу любого туриста: отстоять очередь во дворец Топкапы, увидеть Голубую мечеть, Айю-Софию, ипподром, купить пять килограммов рахат-лукума, яблочный чай, покататься на старинном трамвае в районе Истикляль, потеряться на восточном базаре, увидеть танцы живота в башне Галаты и сходить в турецкие бани. В Цистерне Йеребатан саспенсу нагнетает загробная подсветка, и зловещую тишину нарушают только звуки капающей с потолка воды. Император Юстиниан хранил здесь пресную воду, режиссер Кончаловский снимал «Одиссею», а дэнбрауновский злодей растворил смертельное биологическое оружие массового поражения. Очень, очень рекомендую.

Про мою любимую стамбульскую достопримечательность в путеводителях пишут до обидного мало. Это Змеиная колонна на площади Султанахмет. Ее отлили из оружия персидских воинов, побежденных в битве при Платеях в 479 году до н. э. Лично я считаю, что во всей мировой истории не было события важнее. Если бы в этой битве победили, наоборот, персы, то через десять лет, возможно, персидским рабом, а не свободным афинским гражданином родился бы Сократ. Персидскими подданными бы в младенчестве стали отцы трагедии Софокл и Еврипид, отец истории Геродот, отец комедии Аристофан, отец медицины Гиппократ, да и просто великие люди Фидий и Перикл. Но все они родились свободными греками и подарили нам самое дорогое, что у нас сейчас есть, – философию, театр, историю, архитектуру, медицину и демократию.

Мост через Босфор соединяет Европу и Азию, хотя именно здесь и становится ясно, что и Европа, и Азия, да и вообще вся политическая география – иллюзия, фикция, ухищрение воображения, не более того. В стамбульской Азии восточные дворцы стоят на Босфоре и радуют глаз роскошью, а азиатки ездят на лимузинах в ближайший «Hermes». В стамбульской Европе на улице пекут кукурузу, не смолкает шум базара, зазывал нет разве что у общественных туалетов, а «Hermes» можно купить по сходной цене на любом углу.

Я отношусь к тому типу путешественников, которых все обычно ненавидят за занудство, всезнайство и надоедливость. Мы везде ходим с увесистыми блокнотами наперевес, периодически выуживая оттуда заранее заготовленные интересные факты и литературные отсылки, мучая всех вокруг и мешая им просто гулять и наслаждаться самим городом.

«А вот Бродский назвал Стамбул „светофором, в котором все три цвета загораются одновременно“», – все никак не отпускал меня энтузиазм туриста-новобранца, пока наконец в историческом квартале нам навстречу из переулка не вывалились три громких парня, судя по всему, студенты расположенного неподалеку университета.

– Это ваш? – спросили они, показывая на мой фотоаппарат.

«Будут грабить», – сжалось все у меня внутри от страха.

– Наш, – осторожно вслух ответила я, надеясь, что хотя бы бить будут несильно.

– А сфотографируйте нас втроем, – попросили они и начали смешно позировать и кривляться.

Отсняв несколько кадров, я попросила:

– Дайте ваш адрес, я пришлю фотографии.