Подождать до рассвета

Начались бесконечные суды, директор обращался в правительство, в международные организации, на телевидение… И — ничего. Насколько я знаю, до сих пор ничего.

Я этого стресса не выдержала, начала хворать. И вроде бы ничего особенного, но беда не приходит одна: я простудилась, начался гайморит, врачи назначили прогревание, ФИЗО. Как раз накануне суда, где я была заявлена свидетелем, сбегала на сеанс, а медсестричка молоденькая, аппаратуру настроила неправильно. Лучи пересеклись в области вилочковой железы. Но это стало понятно потом… Потом, когда я уже лежала в больнице, когда меня из комы вывели.

Вот в тот момент и наступила для меня окончательная расплата. Я заболела редкой болезнью, прогерией, мой организм из-за ожога вилочковой железы стал стремительно стареть. Ураганно. Всего лишь за два года я превратилась из цветущей и сильной женщины в дряхлую и немощную старуху. Впрочем, вот, ты все видишь сама. Я так и умерла бы, если бы не мой муж. Умерла бы в сорок лет просто от старости. Но он уговорил своего старого преподавателя, академика Цацаниди, директора крупной клиники при Институте нейрохирургии мозга, взять меня на лечение в экспериментальную группу больных. Я пролежала там почти полгода. Перенесла несколько операций, тяжелый восстановительный период. Старение удалось остановить, но только остановить, а не повернуть вспять.

Я вернулась домой, готовилась к новым операциям, на этот раз пластическим. Хотела хоть чуть-чуть выглядеть моложе и не пугать своей внешностью знакомых. Я хотела еще помочь своему директору в судах, мы надеялись все-таки отстоять наш научный центр. Муж мой, правда, был против того, чтобы я работала, а уж тем более участвовала в этих судах.

— Ты все-таки участвовала? — спросила Вера. — Вы выиграли?

— Я не участвовала. И центр не удалось вернуть. Мое присутствие на суде ничего бы не изменило, теперь-то я это понимаю. Тот концерн, который нас захватил, — это не просто отчаянные рейдеры, дерущиеся за кусок пирога, от которого не успели откусить при первой приватизации. Это стоголовая гидра, пожирающая крупные и успешные фирмы и учреждения совершенно определенного профиля. Это рейдеры медицины, фармакологии и медицинского приборостроения. Их интересуют не столько деньги и имущество, сколько разработки, уникальное оборудование и налаженный технологический процесс. У них везде крыша и везде поддержка. Под них создаются законы и программы на самом высоком уровне. И, я уверена, у этого концерна четкие и далеко идущие планы.

— Да, теперь я понимаю, почему ты отказалась участвовать в суде: что бы ты ни сказала, им было бы как слону дробина.

Ядвига покачала головой.

— Не в этом было дело. Сережку, мужа моего, убили.

— Они?!

— Нет, ну что ты. Нет, конечно. Все так глупо, так… — она тяжело вздохнула и утерла сморщенной ладошкой слезы, заблестевшие в морщинах темных век. — Он шел со смены под Новый год. Мы еще радовались, что дежурство не выпало на ночь, а закончилось в восемь вечера. Его убили какие-то отморозки, ограбили и бросили между железными гаражами. Он там пролежал… Его нашли только второго января. Не милиция даже. Друзья нашли. Они ведь искали. А в милиции говорили: сбежал мужик от такой-то старухи.

Она заплакала, вытирая слезы и крючковатый нос концом передника, а Вера не знала, как ее утешить. Но Ядвига собралась с силами и успокоилась сама, глотнула остывшего чаю из своей чашки.

— Вот когда я похоронила Сережку, я так же, как ты, поехала умирать. То ли на родину меня потянуло, то ли видеть никого не хотела, но точно знала, куда должна ехать: в Травкино. Моей-то бабушки дом давно сгорел, но я решила, что уж какой-нибудь брошенный точно найду. Но в Травкино ничего подходящего не оказалось. В селе мне и посоветовали сходить сюда, в Тишино.

— Так это Тишино? — удивилась Вера. Она помнила эту деревню большой и людной. Хотя это было давным-давно, еще в детстве.

— Тишино, — подтвердила Ядвига.

— Но ведь оно рядом совсем! А мы шли сюда так долго.

— Так потому тут никто и не живет: дорога-то от Травкина совсем в трясину ушла, там теперь непролазное болото, только через лес и можно добраться.

— Я видела, сюда на машине человек приезжал, — не унималась Вера.

— Приезжал. Только это издалека, с того конца, со стороны Москвы едут, через Покровское. Да и там не во всякую погоду проедешь. Ко мне чаще пешком идут. Мальчишки травкинские через лес провожают.

— А… зачем к тебе идут?

Ядвига усмехнулась:

— Так я ж баба Яга! Затем и идут.

— Посмотреть?

— Вот еще! — рассердилась она. — Чего на меня смотреть? За травами идут. За лечением, за лекарством.

— Так ты травница?

— И травница тоже. Это, между прочим, у нас в роду. Знаешь, почему село наше называется Травкино, а род у нас — Травниковы?

— Нет.

— Нет? Неужели тебя бабушка твоя никогда травяным чаем не поила?

— Поила! — воскликнула Вера, и вспомнила бабушкины чаи, отвары и настои. Но ей и в голову не могло прийти…