Подполковник никому не напишет (СИ)

Приймак вытирая с разбитого лица кровавые сопли, подобрал с пола сброшенные треугольники писем.

-- Чуеш Джиран когти рваты треба, - еле слышно сказал он. - Мало що ще - иты треба.

На его недовольном, с гримасой лёгкого испуга лице было написано совсем другое, что ему откровенно начхать, кого резать и на чистую ксиву он уже накалымил. Завтра-послезавтра сменяет, что дадут от доли на паспорт и привет ту-ту, умотает в свою Украйну.

-- Да пошёл ты, - Джиран резко схватил со стола бутылку с самогоном и тяжело своей медвежьей походкой вывалился из кухоньки. Следом, мелко семеня, бесшумно вышел из кухни Приймак, на ходу отряхивая полы драпового пальто. Бозя тихо, одними губами ругнулась ему вслед. Где-то глубоко за пазухой, под платками и шалями всё ещё звякали украденные ордена.

-- В третий раз уже...

Бозя вздохнула. И присовокупила к награбленному керосиновую лампу.

-- Что в третий? - не поняла Оксана.

-- Ошибается в третий, - равнодушно сказала Бозя но всё равно опустила глаза, как от стыда.

С долей Оксану не обманули.

"... На то особый резон,

На то особый отдел,

На то особый режим..."

Янка. "Особый режим"

5.

-- Не жалей меня, Женька. Мне больней только от твоей жалости.

Малахов грустно посмотрел на Оксану. Было в её голосе что-то старушечье, умудрённое годами и совсем не понятное Женьке. Минутами ему казалось, что в Оксане ничего не осталось от той молоденькой, ветреной Омской девчонки, залихватски кружившейся в вальсах и польках, озорно стуча в пол подошвами лаковых лодочек. Прошлое тенью скользнуло между ними, оставив следы грусти в их памяти.

-- Всё уже позади, - скрипнула осипшим голосом Оксана.

Женька не поднимая головы, тяжело вздохнул.

-- Я на свидание еду, - сказала, кашлянув, Оксана. - В первый раз после того.... После сорок пятого.

Поезд, грохоча стальными колесами, мчался, прижимаясь к рельсам, которыми как прочными суровыми нитками была прошита темнота сибирской таёжной ночи. Иногда чернила ночи разрезала яркая вспышка, воздушным змеем проносившаяся в темноте по ходу движения поезда. Женька попытался согреть свои озябшие ладони дыханием, но струйки пара, которые вытекали у него изо рта, совсем не грели. Колёса под качавшимся полом вагона почему-то стучали сейчас в ритме бравурного, походного марша.

-- Замёрз? - спросила Оксана, лихорадочно похлопывая себя по плечам.

-- Немного есть, - сказал Малахов и, посмотрев на Оксану, будто прозрел.

-- Слушай. Да ты же озябла вся. Пошли ко мне в купе. Я тебя чаем напою.

-- Спят ещё проводники,- покачала головой Оксана. - Не получится у тебя с чаем.

Поезд выбрался из безбрежной тайги и сейчас тянулся по большой, заснеженной равнине, до краёв наполненной лунным светом. Над чёрными очертаниями холмов, парило, выбравшись из облачной западни, мерцающее зеркало полной луны. Её лимонно-жёлтый свет золотой накидкой выстлал неровную снежную равнину. Это продолжалось всего лишь несколько мгновений, а потом луна нырнула за мраморный барельеф облаков, и всё опять погрузилось в чёрную, мрачную пустоту.

За которой, наверное, и не было ничего.

-- Не будет чая, водки выпьем, - предложил Женька. - Пошли Оксана, а? Ты же иззябла вся.

Оксана пожала плечами. Она и вправду очень замёрзла, выстудившись в изворотливых сквозняках вагонного тамбура. Сто граммов согревающего и бодрящего русского напитка ей точно не помешали бы. До Проточной Тисы-семь, оставалось почти шесть часов пути и вряд ли она сумеет лучше провести время, тихо убывающее вместе со стуком вагонных колёс на стыках железнодорожных рельс. Да и хотел этого Женька, ох хотел. Скрывая внутреннее напряжение, он с надеждой как-то по-особому трогательно смотрел в лицо Оксаны, вероятно ожидая отказа.

-- Если приглашаешь - пойду, - согласно махнула рукой Оксана. - Ты в купе один едешь?

-- Один, - радостно кивнул Женька, втайне радуясь, что Сонька осталась в Москве и он может вот так запросто открыть перед Оксаной двери, которые вели в лубочный и раёшный рай - громоздкие вагоны СВ, где спальные места хрустели белоснежным выкрахмаленным постельным бельём, а весёлые проводники с блестящими кокардами на синих фуражках разносили по купе горячий грузинский чай, звеня фальшивой позолотой подстаканников.

Оксана шагнула в уют СВэшного вагона, ощущая себя инородным телом в этом Эдеме ковровых дорожек и зеркал на внутренней стороне дверей купе. Даже стук торопившихся к Проточной Тисе-семь вагонных колёс поднимался в тишину "международного" вагона приглушенным мурлыканьем ластящейся кошки, а о движении поезда напоминало лишь однообразное мелькание рассеивавшейся в предрассветных сумерках темноты, напоминавшей кадры немого чёрно-белого кино. Угольная тень глухой сибирской ночи, не смея заглянуть в СВэшный вагон, безмолвно проносилась мимо скорого поезда.

Они прошли мимо ярко-красного титана у каморки проводника - Оксана осторожно крадучись, а Женька уверенной хозяйской походкой, хлопая подошвой сапога по красному ковру. Даже его купе и то было "блатным", девятнадцатым, сугубо одноместным, единственным во всём "международном" вагоне.