Подпольная кличка - Михаил

Калуга в конце прошлого века — это типичное захолустье, хотя и губернский центр. Благодушно по вечерам звонили колокола церквей, а на заросших травой улицах мирно разгуливали куры. Тихо и однотонно жили здесь люди. Жандармские отчеты тех лет начинались стереотипной фразой: «Население губернии питает глубокие чувства верноподданической преданности и любви к Государю Императору и его августейшему семейству и ко всем велениям Государя Императора относится с совершенным доверием».

Но и здесь, в провинциальной глуши, под покровом внешней покорности уже рождались проекты Циолковского о покорении космоса, вынашивались планы переделки мира.

Приближался XX век, век невиданных социальных потрясений, век великих надежд и разочарований. Встревожено было и спокойствие калужского обывателя. Слухи о стачках рабочих, крестьянских бунтах, студенческих беспорядках будоражили умы, вызывая беспокойно-настороженное ожидание перемен. Появлялись новые непривычные люди с дерзкими мыслями. На рубеже веков судьба с помощью департамента полиции забросила сюда А. В. Луначарского, И. И. Скворцова-Степанова, А. А. Богданова, Р- А- Руднева… Они и здесь, под надзором полиции, жили интенсивной умственной жизнью. В калужских интеллигентных кругах фрондировали высланные из Москвы студенты. Появилась нелегальная литература, на вечеринках стали говорить о политике.

После училища Никифор стал работать техником в железнодорожных мастерских. Здесь-то он и познакомился с Иваном Никитиным, сыгравшим немалую роль в его жизни. Никитин был постарше, кое-что повидал на своем веку, был дерзко-умен и начитан, в Калуге состоял под надзором полиции. Они стали приятелями. Однажды Иван позвал Вилонова на заседание нелегального кружка.

Никифор был разочарован. Он ожидал увидеть таинственное подземелье, где загадочные революционеры обсуждают план вооруженного восстания или, по крайней мере, террористического акта, а попал в уютный, утопающий в сирени домик, где хрупкая девушка певучим голосом рассказывала о капитале, производственных отношениях и прибавочной стоимости.

Он был нетерпелив. Ему уже надоели разговоры, хотелось действовать, хотелось перевернуть, переделать мир по-своему. И когда Екатерина Рерих — высланная из Киева пропагандистка — предложила самим издать к 1 Мая прокламацию для рабочих, Никифор загорелся. Наконец-то настоящее дело!

Вместе с Рерих он поехал в Киев за гектографом. По дороге с горящими глазами слушал ее рассказы о киевском подполье. Он интуитивно почувствовал мир близких ему людей, ему захотелось быть с ними, быть похожим на них, с ними вместе бороться.

Гектограф привезли. В апреле в Калуге появилась первая прокламация. И в апреле же в жандармских бумагах появилась запись: «Установить над техником токарного цеха железнодорожных мастерских Никифором Вилоновым негласное наблюдение».

В мае 1902 года уехали В Киев Рерих и Иван Никитин. После их отъезда Вилонов заскучал. Он чувствовал, что ему не хватает не только друзей, но и атмосферы опасной и таинственной революционной работы. На лето уехали из Калуги и многие Другие члены кружка. Город опустел и притих. А натура Никифора требовала немедленных действий. И он не выдержал. В конце лета он берет расчет и оставляет маленький домик на Московско-Ямской улице.

Глава четвертая

Ранний теплый вечер. На киевских бульварах буйствуют осенние краски. Дома, деревья, люди кажутся удивительно четкими. Как будто их обвели по краям остро отточенным карандашом. Воздух настолько прозрачен, что даже у далеких предметов резкие грани.

Никифор идет по мостовой так уверенно, что обычно языкастые извозчики молча объезжают его. Шагается легко, все ясно и просто.

Месяц назад он приехал в Киев. Удачно сдал пробу на слесаря и поступил в мастерские Юго-Западной железной дороги. Работа Никифору нравилась — он был сильным и ловким парнем. Но все хорошо в меру. За двенадцать часов он так изматывался, что первые дни, приходя из мастерских в свою каморку, сразу же бросался в кровать до утреннего гудка. Впрочем, многие рабочие так и жили: работали, ели и спали. На большее просто не хватало сил.

Но за последний год настроение рабочих изменилось. Промышленный кризис обнажил многое, и многим стало ясно: жить так, как жили до сих пор, невозможно. И уже не было прежней покорной почтительности к Качалову. Никифор жадно прислушывался к слухам, будоражившим город. Рассказывали о побеге одиннадцати политических из Аукьяновской тюрьмы, посылке с изработанным шрифтом тайной типографии, которую киевские социал-демократы отправили начальнику жандармского управления генералу Новицкому. Слухи эти возбуждали Вилонова: хотелось и самому делать дерзости.

Однажды мастер по распоряжению начальника мастерских послал Вилонова на какую-то квартиру для ремонта ванны. Никифор явился по адресу и принялся было за работу, но, узнав, что здесь живет начальник железнодорожного жандармского управления, молча забрал инструменты и ушел.