Подпольная кличка - Михаил

Вилонов со всей искренней страстью юности отдавался революционной работе. Он бредил героями «Народной воли», Оводом, Спартаком… Прочитав «Овода», он записал в своей тетрадке:

«Вот таким должен быть революционер. Опасность, а иногда и болезнь не должны быть препятствием делу, если оно не терпит: физическую боль можно превозмочь. Революционер… не должен иметь личной жизни, если она несовместима с интересами партии».

Когда однажды Владимир пригласил его в пивную, то он совершенно искренне удивился:

— Разве революционер имеет право пить пиво?

Никифор гордо шагал между жандармами по двору мастерских. Первый арест. Теперь он настоящий революционер. Рабочие провожали его сочувственными взглядами.

Когда захлопнулась дверь одиночки, он долго стоял посреди камеры. Небольшой стол, привинченный к стене, железная койка, над головой маленькое окошко, сквозь которое виден клочок неба, переплетенного решеткой. Легендарная Лукьяновка… Здесь сидели землевольцы и народовольцы, отсюда бежал с товарищами Михаил Фроленко, отсюда повели на казнь Розовского и Валерия Ооинского, отсюда полгода назад одиннадцать совершили смелый побег, встревоживший жандармов всей России…

С волнением и любопытством рассматривал он трещины и царапины на серых стенах. Тонкие пласты штукатурки — словно страницы чужих жизней. Ему показалось, что с них смотрят тени бывших узников и приветствуют его, продолжателя их дела. На стене целая летопись чувств, надежд, разочарований. Фамилии, даты, надписи и даже стихотворение:

И за стеной тюрьмы — тюремное молчанье,
И за стеной тюрьмы — тюремный звон цепей,
Ни мысли движущей, ни смелого воззванья,
Ни дела бодрого в родной стране моей!

Идет за годом год. Порою весть приходит;

А что несет та весть в глухие норы к нам?
Все тот же произвол людей в оковах водит,
Все тот же молот бьет по рабским головам.

Иль все ты вымерло, о молодое племя?

Иль немочь старчества осилила тебя?
Иль на священный бой не призывает время?
Иль в жалком рабстве сгнить ты бережёшь себя?

На каменном полу впадины, выбитые ногами прежних узников. Может быть, годами ходили они здесь из угла в угол. По их следам Вилонов прошелся несколько раз по камере…

Через три недели Никифора выпустили. На прощание тюремный надзиратель сказал:

— Дерзок ты, парень. Боюсь, что опять придется с тобой встретиться…

Из мастерских его уволили как неблагонадежного. Несколько дней искал новую работу, но везде был один и тот же ответ. Работы и в самом деле не было: промышленный кризис продолжался. К тому же его фамилия попала в черный список, а какой хозяин рискнет брать на работу заведомого бунтовщика да еще в такое беспокойное время. Никифор махнул рукой на дальнейшие поиски и окунулся в партийную работу и книги.

Надзиратель оказался прав.

Из жандармских донесений:

«19 марта были получены сведения, что… социал-демократическое собрание должно состояться в тот же день в г. Киеве в доме № 26 по Оболонской улице в квартире некоего Хайкина.

Учрежденным вследствие чего за названным домом наблюдением было установлено, что между 7 и 8 часами вечера 19 марта в ворота означенного дома прошло около 15 человек, соблюдавших при этом особые предосторожности, а у ворот время от времени появлялись поставленные сходчиками дозорные.