Подсечное хозяйство, или Земство строит железную дорогу

Онъ хотлъ выпустить ея руки, но, какъ бы испугавшись подобной мысли, сейчасъ же еще крпче сжалъ ихъ.

— Билетъ на мое имя, — продолжала она все такъ же, — и дв тысячи денегъ на устройство пансіона… Я буду твоей рабой тогда! — горячо сказала она и вдругъ приняла головой къ его груди, обняла его, прижала къ себ и какъ бы замерла въ такомъ положеніи.

— Все будетъ, какъ ты желаешь, моя дорогая! — прижимая ее къ себ, сказалъ онъ.

— Милый мой! Ты успокоишь меня… да? — ласково, тихо и нжно говорила она, играя его усами. — Я не боюсь насмшекъ, двусмысленныхъ взглядовъ… Я съумю любить и не компрометировать тебя. Я по цлымъ днямъ буду работать въ пансіон, а ночью буду поджидать своего Льва… Мой Левъ, мой деспотъ… Ты мой властелинъ… да?… А я — твоя раба, да?… Да, мой гордый левъ?…

Онъ страшно жалъ ее. Она слышала сильное біеніе его сердца, но не сопротивлялась, а продолжала нжно ласкать его.

— Слуша-ай! — крикнулъ часовой у губернскаго казначейства и его протяжное „ай“ долго неслось по городскому саду.

Она страстно поцловала его, быстро вскочила и громко крикнувъ: до свиданья! — убжала отъ него. Она шла скорою походкой и была вполн довольна и счастлива. Сердце ея такъ сильно жаждало любви, дружбы, участія, а головка жаждала богатства. Теперь она нашла и то и другое, — какъ же не быть ей счастливой и довольной?… И счастье, и довольство играли на ея лиц, покрытомъ румянцемъ, въ ея глазахъ, свтящихся, даже при полной лун, какъ самыя яркія звзды, въ ея быстрой, но не спшной, походк, въ бойкомъ размахиваніи руками и въ шаловливомъ поворачиваніи головки направо и налво.

— Подайте, таточку, мамочку, бдной, несчастной сиротк копечку на калачикъ, — пристала къ ней двочка-оборванецъ на углу главной улицы.

— Теперь ночь, теб пора спать идти, — ласково сказала Ирина Андреевна двочк-оборванцу.

— Мамка бить будетъ. Подайте, мамочку, таточку…

— За что же она тебя бить будетъ?

— Грошиковъ мало принесу. Подайте, мамочку…

Ирина Андреевна дала ей все, что было у ней въ карман. Двочка-оборванецъ начала было тянуть жалостную благодарность, но, увидя съ десятокъ серебряныхъ монетъ въ своей худой и грязной ручонк, торопливо сжала деньги въ кулачокъ и боязливо смотрла на щедрую барыню.

— Я не отниму, — улыбаясь сказала Ирина Андреевна. — Теперь ступай спать, моя бдненькая двочка. Прощай! — она обняла двочку и поцловала ее въ лобъ. — „Какая она несчастная, — думала она, идя отъ двочки. — Я непремнно возьму ее къ себ и сдлаю изъ нея человка“.

А губернаторъ, медленно идя къ своему дому, когда свжесть ночи охладила его, думалъ: „Двадцать дв тысячи!.. Погорячился… Цлый громадный капиталъ!.. Стоитъ ли она такихъ денегъ? — И онъ видитъ ее, она сидитъ рядомъ съ нимъ, ласкаетъ его, улыбается, смотритъ на него своими бархатными глазами, говоритъ ему такъ искренно, нжно… Она мочитъ его руки слезами… — Нтъ, она стоитъ! — громко сказалъ онъ. — Да и для чего же жить? — думалъ онъ дале. — Трудись, работай, имй цли для блестящаго будущаго, стремись въ гору, а въ настоящемъ — скука, дла и брюзга-жена… Нтъ, слдуетъ понжить себя… Что Маша? — Проста, глупа, только-что бленькая, чистенькая, пухленькая, жена губернскаго архитектора. А тутъ — огонь, страсть и умъ. Главное, что при дивной красот — и умъ!.. Какъ ловко придумала — пансіонъ!.. Нтъ, она стоитъ двадцати двухъ тысячъ. Завтра телеграфирую въ Москву о перевод… Нтъ, догадаются… Придется командировать… Кого бы?… Мишуткина, больше некого“, — ршилъ губернаторъ, входя въ свой кабинетъ.

Часть III Каждый ведетъ свою линію, а земство — желзную дорогу

ГЛАВА I Предъ засданіемъ экстреннаго с-нскаго губернскаго земскаго собранія

I.

Прошла недля, какъ Могутовъ живетъ въ нумерахъ полковницы Песковой. Время шло для него весьма однообразно: онъ по цлымъ днямъ и далеко за полночь просиживалъ надъ чертежами, смтами и разсчетами будущей подицеймейстерской усадьбы. Перехавшій, также сильно занятый, по порученію Воронова, какъ секретаря статистическаго комитета, составленіемъ свдній «о сравнительномъ развитіи грамотности въ Европ и въ Россіи въ настоящее время и о развитіи оной въ главныхъ европейскихъ государствахъ, во время глубокихъ переворотовъ въ политической жизни этихъ государствъ», — приходилъ къ Могутову только вечерами и только за тмъ, чтобы звать его пройтись часъ-другой по городскому саду или по окрестностямъ города. Во время прогулокъ пріятели, обыкновенно, вели самую спокойную рчь о своихъ работахъ, и только одинъ разъ разговоръ между ними принялъ было другое направленіе, благодаря «поразительнйшей и интереснйшей вещи», открытой случайно Перехавшимъ.