„Сперва, — думала она, — неслись… вотъ такія маленькія тучки, а я, какъ ты, спокойная луна, весело бжала къ нимъ навстрчу, скрывалась, какъ и ты, подъ ними на минуту, а потомъ опять, счастливая, являлась изъ-подъ нихъ, безъ всякаго слда отъ нихъ. Долги отца, сокращеніе расходовъ на вызды и пріемы, потомъ продолжительное житье въ деревн…. все незамтно пронеслось для бойкой двочки, какъ эти тучки для тебя, луна…. Смерть отца, сестра вдругъ, какъ-то вдругъ, стала старой двой, началась ссора съ матерью, попреки, отъздъ гувернантокъ…. И ты…. ты любилъ меня. Твоя любовь, мой милый мальчикъ, твои орлиныя надежды, вра въ будущее студента-юноши — все освщало кругомъ меня и все неслось, не трогая меня, и я свтлй тебя, луна, смотрла на землю съ горячею любовью въ сердц, съ молодою врой въ будущее…. Нашу любовь замтили, ореолъ прежняго величія еще не позволялъ матери и сестр мириться съ родствомъ бднаго студента, теб отказали въ посщеніи нашего дома…. Ты предлагалъ бжать съ тобой, мой милый мальчикъ, ты разсердился, что я не послушалась тебя, — ты ухалъ и забылъ четырнадцати-лтнюю двочку…. Гд ты, что съ тобой? Я плачу, а ты?… ты счастливъ ли?… Да? — Ну, и будь счастливъ, мой дорогой. „Мужчинамъ работать, а женщинамъ плакать“, читала я съ тобой въ англійскомъ роман. Вспоминаешь ли ты то время? Явись ко мн,- теперь никто не удержитъ меня….
„Потомъ — туча большая, черная, безъ грома и молніи, — продолжала она думать немного погодя, хотя слезы все еще струились изъ ея глазъ, обращенныхъ къ небу. — Опись имнія, полное раззореніе, трагическая смерть матери….
«Потомъ… я стала гувернанткой, — думала она, опять немного погодя, когда слезы прекратились и глаза отъ неба обратились на землю, въ блдно-синюю даль аллеи сада. — Началась противная, гадкая жизнь. Любезность и вжливость изъ приличія, мелкіе попреки, тонкія шпильки генеральскаго барства, ухаживанье, съ цлью воспользоваться неопытностью молодой двушки и потомъ бросить, а въ заключеніе всего вотъ въ этой зал меня въ глаза называютъ потерявшей стыдъ….»
И въ ум ея рисуется ярко-освщенная большая зала дворянскаго собранія, въ ней гремитъ музыка, масса нарядныхъ дамъ, изящныхъ мужчинъ, у всхъ веселыя лица, улыбки, смхъ, живые разговоры. Она тоже въ этой зал, среди веселыхъ и нарядныхъ дамъ, среди элегантныхъ мужчинъ. Она одта бдне всхъ, но она забыла это. Ею интересуются, ее замчаютъ, съ нею обращаются какъ съ другими, даже боле, — и она забываетъ свой скромный костюмъ, забываетъ, что она гувернантка, думаетъ, что она равна всмъ. Она танцуетъ вторую кадриль. — «Онъ должно-быть помщикъ, — думаетъ она о своемъ кавалер,- у нихъ у всхъ такъ много искренности и деликатности безъ пошлаго любезничанья. Какъ онъ пристально смотритъ на меня!.. А онъ очень недуренъ, у него добрые глаза, — какъ онъ прекрасно держитъ себя».
— Я живу почти постоянно въ деревн,- говоритъ онъ ей. — Имніе досталось раззореннымъ, — стараюсь поправить дло. Скучновато бываетъ порой одному въ громадномъ дом, памятник крпостнаго права и барскихъ затй, но лучше скучать одному, чмъ вдвоемъ.
— Это правда, — говоритъ она. — Когда мн скучно, я стараюсь быть одной.
— Мн совтуютъ жениться, — продолжалъ онъ. — Но, знаете ли, крпостная реформа застала насъ неподготовленными даже къ женитьб. Большинство изъ насъ женится такъ же и потому же, какъ мы обдаемъ, пьемъ, спимъ.
— Я васъ не понимаю, — живо сказала она.
— Я не говорю, что браки совершаются безъ участія головы и сердца. Но если присмотрться, то, право, все это на столько же участвуетъ въ выбор подруги жизни, какъ и въ выбор блюдъ для обда, въ выбор вина, въ устройств… въ расположеніи мебели въ кабинет.
— Вы говорите что-то обидное для насъ, — сказала она, — но я васъ не понимаю. Кто же виноватъ, если ваша правда?
— Кто виноватъ? — Виновата наша неподготовленность къ жизни посл воли, посл уничтоженія крпостнаго права. Но мы, мужчины, еще кое-какъ пристроились, вотъ только съ женщинами бда.
— И все бдныя женщины виноваты, — шаловливо говоритъ она. — И изъ рая Богъ изгналъ Адама изъ-за Евы, и Лиза «Дворянскаго гнзда» пошла въ монастырь изъ-за Лизы «Дворянскаго гнзда»…. Она вспоминаетъ студента, вспоминаетъ, какъ она сказала эту самую фразу о Лиз ему, когда онъ громилъ ей пошлость барышень при разговор, посл совмстнаго чтенія «Дворянскаго гнзда», — и румянецъ покрылъ ея щеки, и ярко заблестли ея глаза, и глубокій вздохъ вырвался изъ ея груди.
— Простите, я обидлъ васъ? — говорилъ онъ, пораженный внезапнымъ измненіемъ ея лица и ея искреннимъ вздохомъ. — Я хотлъ только сказать, что не правы т, которые ищутъ въ женщин панацею отъ всхъ скорбей, сндающихъ нашего брата.
— Нтъ, вы хотли сказать, что мы — причина «всхъ скорбей, сндающихъ вашего брата», — опять шаловливо говоритъ она.
— Нтъ, я хотлъ сказать только, что женщина не подготовлена въ труду и что чрезъ это мы женимся, какъ обдаемъ, — улыбаясь сказалъ онъ.
— Ахъ, еслибы вы знали, какъ трудно намъ жить работой! — сказала она искренно и невольно вздохнувъ.