— Благодарю васъ. Здоровъ, но сплю четыре часа въ сутки. Старъ сталъ, Софья Михайловна, и четыре часа сна желтятъ меня, а прежде цѣлыя ночи безъ сна, и все ничего, — сказалъ онъ и вздохнулъ. Онъ сидѣлъ на конѣ бодро, смотрѣлъ здоровымъ и красивымъ мужчиной и былъ только чуть-чуть блѣднѣе обыкновеннаго, такъ что вздохъ его относился, вѣроятно, къ „цѣлымъ ночамъ безъ сна — и все ничего“, чѣмъ къ старости его лѣтъ.
— Неужели опять кутите и играете въ карты?… Такъ давно бросили игру и вдругъ опять! — Въ голосѣ Софьи Михайловны слышны были участіе и тревога.
— Не то, Софья Михайловна! Его превосходительство задалъ спѣшную работу.
— И очень скучную… да? — торопливо и перебивая его, спросила Софья Михайловна.
— Напротивъ, очень интересную, но требующую громаднаго труда и тщательной обработки… Но кого же вы встрѣтили, Софья Михайловна?
— Господина очень похожаго на васъ… Онъ моложе, но такъ же солиденъ, говоритъ ровнымъ и спокойнымъ голосомъ, можетъ тонко шутить, незамѣтно смѣяться и прямо смотрѣть въ глаза, — словомъ, очень похожъ на васъ.
— Не отгадаю, — пожавъ плечами и подумавъ, сказалъ Кожуховъ. Ему нравилась характеристика его, но онъ не зналъ въ городѣ мужчинъ, похожихъ на него.
— Катя! не правда ли, что сегодня Петръ Ивановичъ очень похожъ на нашего новаго знакомаго? — спросила Софья Михайловна.
Катя пристально посмотрѣла на Кожухова онъ смотрѣлъ впередъ и она видѣла его профиль.
— Кажется, мама… Но очень мало, — отвѣчала она.
Фаэтонъ поѣхалъ шибче.
— Нѣтъ, ты всмотрись, Катя, пристальнѣй, — говорила Софья Михайловна. — Они не одинаковы, но есть большое сходство, особенно когда Кожуховъ блѣденъ, какъ сегодня… Онъ такъ же высокъ, крѣпко сложенъ, держитъ голову гордо вверхъ, очень тонко улыбается и еще тоньше остритъ, — трудно даже разобрать на первыхъ порахъ… Право, между ними большое сходство… Но есть и различіе. Тотъ — еще юноша, говоритъ по книгѣ, стихами, а этотъ — совсѣмъ мужчина, говоритъ свои мысли и слова… Я бы этому смѣлѣй подала руку при спускѣ съ горы… Тотъ можетъ самъ упасть… Правда, Катя?
— Не знаю, мама, — отвѣчала Катя и опять пристально посмотрѣла на Кожухова.
Фаэтонъ остановился у городскаго сада. Лакей ссадилъ барынь, а Кожуховъ отдалъ ему лошадь и всѣ пошли по главной аллеѣ сада.
— Мы встрѣтили Могутова, проболтали съ нимъ около получаса и, вообразите, намъ было очень весело съ нимъ, — сказала Софья Михайловна.
— Интересно. Вѣроятно, онъ вскочилъ на ходу къ вамъ въ фаэтонъ? — улыбаясь спросилъ Кожуховъ.
— О, нѣтъ! Мы первыя заговорили съ нимъ. Онъ лежалъ на холмѣ, знаете? — у широкаго поля. — И она разсказала ему довольно подробно встрѣчу съ Могутовымъ и весь разговоръ съ нимъ. — Но какъ онъ былъ симпатично-смѣшонъ и наивно-красивъ, когда стоялъ безъ шляпы и самъ не замѣчалъ этого! Правда, Катя? — закончила разсказъ Софья Михайловна.
— Что ты спросила, мама?…
Катя шла задумавшись, пристально глядя впередъ, и не слышала, что говорила ея мачиха.
— О чемъ ты задумалась, Катя?… Ты не влюбилась ли въ Могутова? — И Софья Михайловна пытливо посмотрѣла на нее.
Катерина Дмитріевна покраснѣла, но, какъ всегда, едва замѣтно, и только отъ взгляда мачихи не ускользнула краска.
— Я, мама, думала, — разъясняя свою задумчивость, отвѣчала дѣвушка, — отчего, мама, съ нами никто не говоритъ такъ, какъ онъ и при первомъ знакомствѣ? — спросила она, немного помолчавъ.
— Ты преувеличиваешь, Катя. Онъ говорилъ только оригинально… Что ты нашла особеннаго? — сказала Софья Михайловна.
Падчерица молчала.
— Я тоже имѣлъ счастье видѣть сегодня въ полдень господина Могутова, но на меня объ произвелъ иное впечатлѣніе, — говорилъ Кожуховъ. — Много задора и самоувѣренности въ наружности, но тупость и самая жалкая бѣдность мыслей, при плохомъ выраженіи ихъ… Представьте, приходитъ просить работы и, не сказавъ и десятка словъ, имѣлъ сильное желаніе выругать меня.
— Какимъ образомъ? — съ сильнымъ любопытствомъ спросила Софья Михайловна, а ея падчерица, идя немного впереди, начала внимательно слушать.
— Пожаловали просить помощи въ пріисканіи для нихъ работы. Я предложилъ имъ поступить въ канцелярію начальника губерніи, такъ изволили отвѣтить, что они дали клятву не быть чиновникомъ и что ко мнѣ изволили обратиться не какъ къ чиновнику, а какъ къ студенту, ихъ товарищу… Затѣмъ повернулись и ушли… Я, конечно, нехотя смѣялся, что со мной рѣдко случается въ канцеляріи, — закончилъ Кожуховъ.
Катерина Дмитріевна обернулась и посмотрѣла на него.
— Вы ошибаетесь, Катерина Дмитріевна, придавая словамъ сего героя что-то особенное, — говорилъ Кожуховъ, какъ бы отвѣчая на взглядъ дѣвушки. — Вы мало знаете жизнь и людей и для васъ его слова показались интересными, но для опытныхъ людей въ нихъ — эффектность, рисовка безъ подкладки серьезнаго знанія и только…
Катерина Дмитріевна опять посмотрѣла на него, глаза ихъ встрѣтились и его перваго не потупились въ землю, не заморгали вѣками, а обратились въ глубь аллеи.
— Къ намъ идетъ на встрѣчу и новый, и молодой педагогъ, — сказалъ онъ.
„Онъ клевещетъ на Могутова“, — подумала дѣвушка.