Подсечное хозяйство, или Земство строит железную дорогу

А на дворѣ весна съ каждымъ днемъ все болѣе и болѣе вступала въ свои права. Утренніе морозы были почти незамѣтны; снѣга уже не было и слѣдовъ; солнце въ полдень свѣтило ярко и тепло; вечера становились длиннѣе и свѣтлѣе, ледъ прошелъ на рѣкѣ; трава кое-гдѣ начала зеленѣть; древесныя почки замѣтно полнѣли; въ поле начали гонять скотъ; дѣти-оборванцы навязчиво предлагали на каждомъ перекресткѣ улицъ пучки изъ блѣдно-синихъ цвѣточковъ подснѣжника… И дѣвичье сердечко Катерины Дмитріевны забилось по-весеннему, и ея молодая грудь ускоренно дышала, и въ ея умной головкѣ, какъ вѣтромъ поднятыя волны въ морѣ, носились, сталкивались, шумѣли и переливались мысли и думы, много мыслей и думъ. Работа, чтеніе и размышленіе о читанномъ теперь казались ей безцѣльными, мало относящимися къ ней самой и къ той роли матери, къ которой она старалась приготовить себя, по совѣту отца; игра на фортепіано скоро утомляла и еще болѣе волновала кровь. Отецъ былъ весь погруженъ въ постройку земствомъ желѣзной дороги, мачиха — въ приготовленія къ весенней поѣздѣ по имѣніямъ, няня говѣла, сильно постилась и молилась съ утра до ночи, — и разговоры съ отцомъ, мачихой и няней, прежде такъ хорошо разъяснявшіе всѣ тревоги дѣвушки, теперь казались ей однообразными, скучными… Она нетерпѣливо ждала окончанія праздниковъ, чтобы поскорѣе уѣхать съ мачихой изъ города по имѣніямъ, избрать одно изъ нихъ, наиболѣе глухое, вблизи деревни, вблизи рѣки и лѣса, — и начать тамъ свою первую живую работу, пробовать свои силы при обученіи крестьянскихъ ребятишекъ грамотѣ, какъ надумала она сама и съ пользой чего соглашался и отецъ, чтобы дочери «не было скучно до выхода замужъ».

«Чтобы не скучать? — начинала думать дѣвушка, когда чтеніе сухихъ педагогическихъ книгъ или игра на фортепіано надоѣдали ей и она задумывалась, сидя за столомъ въ кабинетѣ или медленно прохаживаясь по залѣ. — И неужели такъ нужно и такъ живутъ всѣ до выхода замужъ?… Почему это Могутовъ увѣряетъ, что дѣвушка должна выходить замужъ въ двадцать пять, даже въ тридцать лѣтъ? — задала она громко вопросъ. — Развѣ только въ тридцать лѣтъ можно быть Порціей?… Не понимаю!.. Прочту еще разъ».

И она поспѣшно достаетъ изъ шкафа Шекспира и начинаетъ читать «Юлія Цезаря». Она читаетъ съ наслажденіемъ, съ жадностью драму, полную жизни, тревоги, борьбы. Но вотъ она доходитъ до разговора Порціи съ Брутомъ. Она на минуту останавливается, задумывается и потомъ продолжаетъ читать вслухъ.

Порція.

Мой милый,
Скажи причину горести твоей.

Брутъ.

Я не совсѣмъ здоровъ — вотъ вся причина.

Порція.

Нѣтъ, Брутъ благоразуменъ: еслибъ онъ
Былъ нездоровъ, то онъ бы сталъ лѣчиться.

Брутъ.

Я такъ и дѣлаю. Ступай, жена, засни!

Порція.

Брутъ нездоровъ, а для него не вредно
Ходить растегнутымъ, вдыхая влагу
Сыраго утра? Какъ, Брутъ нездоровъ,
А теплую постель тайкомъ оставилъ
Для воздуха холодной этой ночи,
Исполненнаго вредныхъ испареній,
Чтобы болѣзнь свою усилить?… Нѣтъ,
Ты боленъ духомъ, милый Брутъ! По праву
Жены я знать болѣзнь твою должна.
Тебя я на колѣняхъ заклинаю
Моей когда-то славной красотой,
Твоей любовію и тѣмъ обѣтомъ,
Который насъ въ одно соединилъ:
Открой мнѣ, отчего ты такъ задумчивъ,
Что за люди здѣсь были у тебя —
Шесть человѣкъ иль семь? Они лицо
Отъ мрака ночи даже закрывали.

Брутъ.

Встань, Порція, встань, добрая жена!

Порція.

Я не стояла-бъ на колѣняхъ, еслибъ
Ты добрымъ Брутомъ былъ. Скажи мнѣ, Брутъ,
Ужели въ нашемъ брачномъ договорѣ
Условіе поставлено, чтобъ я
Твоихъ секретовъ никогда не знала?
Ужель съ тобой слилась я лишь отчасти,
Въ извѣстной степени, какъ, напримѣръ,
Должна дѣлить съ тобой постель и пищу,
Порою разговаривать? Такъ я
Живу отъ сердца твоего не близко,
Не въ городѣ, въ предмѣстьяхъ городскихъ?
О, если такъ, то Порція для Брута —
Наложница, а не жена!

Брутъ.